Присев на выброшенное весенним половодьем бревно, они оба, уставшие и мокрые, замолчали, уставившись на огонь. Лёгкий туман слегка серебрил пойму реки. Солнце ещё не взошло, но восток уже зарозовел, как розовеет клубника, одним боком. Уже давно смолкла музыка на танцплощадке, и только стрекотание кузнечиков да редкие вскрики начинающих просыпаться птиц нарушали тишину летнего утра.
Савва много-много лет спустя вспоминал это утро как самые лучшие часы в своей жизни.
– Господи! До чего красиво! Хоть бери краски и рисуй картину, – прошептала Ника.
– Утро наступает, потому так и хорошо, – ответил Савва, обнимая за голые плечи Нику.
– Ладно, ладно, не подлизывайся. Кто мне пробки делал? Волосы, видишь, все мокрые.
– Высохнут. Сейчас, огонька в костре прибавлю, а потом и солнце взойдет, – ответил Савва и собрался подбросить веток в костёр.
Ника не пустила.
– Сиди, мне так хорошо, ты не представляешь.
– Да ты же замерзла, Ника, спина вся холодная! И губы вон посинели.
– Правда? – вскочила испуганно Ника. – Не может быть, не чувствую холода.
– Да шучу я, пошутил… – спокойнее произнес Савва и засмеялся. – А ты и поверила…
– Нет, тебе, Савва, верить нельзя. Непонятно, где ты шутишь, а где всерьёз, – надула губки Ника.
Савва, ничего не ответив, хотел поцеловать Нику, но та обиженно поджала губы:
– Ну и шутки у тебя! Разве так можно с любимой девушкой? Или тебе все равно, что ей говорить? – не унималась Ника.
– Смотри! А вот и солнце! – радостно воскликнул Савва, показав на первые робкие лучи солнца над кромкой леса.
– Ура! – вскочила и закричала Ника. – Да будет солнце!
Они обнялись и стали танцевать какой-то дикий, только им понятный танец. Наконец, устав, они решили, что пора домой.
– Как твои родители? Что скажут? – спросил Савва.
– Да никак. Я сказала, что буду у подружки.
– Врать нехорошо.
– А я и не вру. Сейчас ты меня проводишь к ней.
– К кому?
– Пока не знаю. Пойдём сначала к Таньке Зыкиной, она наверняка дома.
– А если нет?
– Тогда к Лариске. Хотя той точно может не быть. Она наверняка со своим Владом время где-нибудь коротает.
– Ладно, пойдём. Там видно будет.
Они зашагали в сторону посёлка. Косые лучи восходящего солнца стелили им дорожку, как ковер, а пение птиц словно оркестр благословляло их в новое будущее. Уже подходя к дому, где жила подружка Танька, Савва остановился и как-то само собой ответил на трудный вопрос, который незримо присутствовал при их разговоре:
– Ты знаешь, я буду врачом.
– Кем? Врачом?
– Да, врачом. Завтра же, вернее уже сегодня, отошлю документы в мединститут, – сказал он уверенно, словно решение этого вопроса сняло с его плеч тяжёлую ношу.
– Савва, ты, конечно, большой оригинал, но сейчас ты даже сам себя превзошёл. Слушай, а я тоже стану врачом. Хочешь?
– Хочу.
– Ладно. Нужно сначала поступить. Одного желания мало.
– Поступлю. Вот руку даю на отсечение.
– Зачем руку? Достаточно, что ты поцелуешь меня сто раз, а если не поступишь – двести.
И они оба весело засмеялись. Ника скользнула в калитку.
– Пока. Мне пора. Скоро люди на работу пойдут, не очень хотелось бы засветиться. Да и тебе пора – когда ещё до своего двести седьмого доберёшься.
Ника тронула дверь, ведущую в дом. Та бесшумно открылась. Танька, её верная подруга, подстраховала, не закрыла дверь на крючок.
Савва потянулся, вдохнул поглубже утренний пьянящий аромат цветущей сирени и бегом вприпрыжку рванул по дороге, ведущей к его дому на разъезде.
