– Сейчас я распоряжусь.
– Там еще никого нет? – кивнул Хрустальников на директорскую.
– Никого.
– Странно. А я так торопился. Ну да все равно… Вот что, милейший… Я посижу там, в директорской, полчасика, и если никто не соберется, то я уеду. Пусть без меня решают… Мне хочется сделать визит этой крошке! Ведь какая девочка-то! Теперь в ход пойдет. Вчера князь Лопушников ей корзинку цветов… Глазки как угольки… Меня ей представила Марья Николаевна. Она была как-то у Марьи Николаевны… и я там был… Ах да… А ежели зайдет речь о генерале Безмятежнове… он тут подал заявление… то вы скажите всем, что я прошу за него, очень прошу. Ну что там такое! Пустяки… Двадцать восемь тысяч. Так содовой-то водицы, пожалуйста…
Хрустальников направился в директорскую, находящуюся за кабинетом управляющего, а управляющий вышел в помещение конторы. Там он нос с носом столкнулся с конторщиком Стукиным.
– Вы куда? – спросил управляющий Стукина.
– К Лавру Петровичу.
– Нельзя. Он теперь занят важными делами.
– Но ведь и у меня, Иван Алексеевич, важные дела.
Управляющий поднял голову, нахмурился и сказал:
– Вы, кажется, начинаете мудрить. Идите лучше заниматься.
– Помилуйте, Иван Алексеевич, какая же тут мудрость? У меня с Лавром Петровичем дела серьезные. Я насчет того дела покончил с Матильдой Николаевной, они согласны выйти за меня замуж, и вот теперь хочу объявить об этом Лавру Петровичу…
– После, после вы ему об этом объявите.
– Нет, я после об этом не могу-с.
– Послушайте, Стукин! Что за тон! Вы забываете, что вы разговариваете с управляющим.
– Для меня директорские дела важнее… Ежели я что им обещал…
– Идите, говорят вам, к вашей конторке! – возвысил голос управляющий.
Стукин поднял голову и приосанился.
– Нет-с, не пойду, – отвечал он. – Ежели теперь нельзя видеть Лавра Петровича, то я останусь здесь караулить его выхода. Укараулю и передам ему, что вы меня к нему не допускаете.
Управляющий нахмурился.
– Какой вы дерзкий, однако… Ну хорошо, я вам припомню! – произнес он, сдаваясь, и прибавил: – Погодите, я сейчас доложу об вас Лавру Петровичу. – Он отправился в директорскую, вернулся оттуда и сказал:
– Ступайте.
Стукин вошел в директорскую. У большого стола, покрытого пунцовым сукном, сидел, расстегнувши жилет, Хрустальников.
– А! Стукин! – воскликнул он. – Ну, что скажешь хорошенького?
– Много хорошенького, Лавр Петрович… Был у Матильды Николаевны с визитом. Они вам кланяются. Вчера я был. Очень они скучали, что вы у них два дня не изволили быть. Ах, Лавр Петрович, как они вас любят! Боже мой, как любят! Вчера только и разговоров, что об вас: «Где-то теперь Лавр Петрович? Что-то он теперь делает?»…
– Ну, ты бобы-то не разводи, а говори толком, – перебил его Хрустальников.
– Я и то толком-с. Вы не верите? А я вам наисущую… Они вас, Лавр Петрович, ревнуют, а это значит, что очень любят.
– Ну, однако, что же ты у ней делал?
– Во-первых, вручил им коробку конфет. Это я, Лавр Петрович, от себя. Потом выпил рюмку мадеры. Они меня угощали. Выпил рюмку мадеры и сделал им предложение руки и сердца. Они, Лавр Петрович, дали свое согласие, и я уже теперь жених.
– Поздравляю, поздравляю. Очень рад.
– Жених-с… Теперь, Лавр Петрович, мне нужно к ним почаще являться, – продолжал Стукин. – Надо уговориться. Судите сами, женитьба – вещь важная. Они дама прекрасная, и мне очень нравятся, но все-таки я должен к ним привыкнуть, и они ко мне тоже. Фрак нужно шить, Лавр Петрович. Нужно шить фрак, а деньжонок нет.
