Глава XIII
Всё еще во втором гнезде
Хрустальников и Стукин сидели в будуарчике у танцовщицы Еликаниды Андреевны Битюговой и пили чай с коньяком. Тут же присутствовала и маменька Еликаниды Андреевны, громко схлебывая чай со своего блюдечка и держа за щекой кусок сахару, так как пила вприкуску.
– Вот уж ведь я теперь и в хорошем теле, дочка моя, кажется, слава тебе Господи, в люди вышла и меня в люди вывела, а не могу я никак привыкнуть, чтобы этот самый чай пить внакладку, – говорила она в свое оправдание.
– Вприкуску больше выпьешь-с, – поддакнул Стукин, сидевший в углу и державший в руках стакан чаю, куда ему Хрустальников обильно влил коньяку.
Еликанида Андреевна вскинула на Стукина глаза и сказала:
– Мосье… Как вас? Я все забываю… Зачем же это вы в угол-то забились? Садитесь сюда к нам поближе. Придвиньтесь к столу.
Стукин придвинулся к столу.
– Нет, в самом деле: как вас величать по имени и по отчеству? – спросила хозяйка.
– Игнатий Кирилыч.
– Прекрасное имечко. У нас во дворце камер-лакея одного Игнатьем Кирилычем звали, – вставила свое слово маменька. – Или нет, не Игнатий Кирилыч, а Панфил Кирилыч, – прибавила она.
Хрустальников взглянул на Стукина и засмеялся.
– Эдакая рожа! Ведь уродит же Бог эдакую рожу! – проговорил он. – Елочка, взгляните, ангел мой, на его нос. Не нос, а утюг. Две капли воды утюг. А глаза… точь-в-точь как у рака. Хоть бы ты очки, Стукин, носил, что ли. Все-таки был бы приличнее.
– Ежели вы желаете, Лавр Петрович, то я с удовольствием буду носить очки.
– Желаю, даже очень желаю. А то суди сам: ведь твоими глазами ты можешь пугать женщин. Вот, например, Елочка… Она беременная женщина… Ну что, если вдруг?.. Елочка, он вам не страшен?
– Нисколько. Они даже очень приятный мужчина. Мне вот страшно только одно, что вы много коньяку себе подливаете.
– Ах, Еликанидушка, что это ты все оговариваешь Лавра Петровича! – вступилась мать. – Да и пускай их пьют. При их богатстве пилось бы, да елось, да дело на ум не шло. Кроме того, когда они немножко выпивши, в сто раз добрее. Я люблю, когда они выпивши. Вот давеча мне на шубу сто рублей подарили. У вас где фабрика, Игнатий Кирилыч? – обратилась она к Стукину.
Стукин захихикал.
– Никакой у меня фабрики нет-с. Это Лавр Петрович все из головы сочиняют.
– Врет, врет… Есть… У него фабрика шелковых материй, и вы смело можете попросить у него атласу на покрышку вашей шубы.
– А что же? Я бы хоть за деньги у них купила с фабрики. Только бы они мне на мое сиротство подешевле отпустили, – отвечала маменька.
– Маменька! – остановила ее Еликанида Андреевна.
– Зачем за деньги? – продолжал Хрустальников. – Что ему стоит? Он просто-напросто вам подарит. Велит отрезать двадцать аршинов и подарит.
– А подарят, так тем для меня лучше, тем приятнее.
– Маменька! Да разве вы не видите, что Лавр Петрович шутит!.. – еще раз сказала Еликанида Андреевна.
– Я шучу? Нисколько, – сказал Хрустальников. – Что, брат, за причина, Стукин, что Елочка не хочет тебя признать за фабриканта и богатого человека? А между тем он не только богач, но и родовитый человек. Его род идет прямо от Адама. Его предков несколько раз драли в татарской Орде у Чингисхана, при царе Иване Грозном они были биты батогами нещадно, потом им были урезаны носы и уши. Как твоего предка-то звали, которого отодрали в Орде? – обратился он к Стукину.
