С наступлением нового дня безрассудность ее поступка предстала перед Яной со всей очевидностью: она уснула, оставив на столе горящие свечи, курящиеся благовонии и тлеющие скрутки сушеных трав. К счастью, на этот раз все обошлось, но она могла устроить пожар, подвергла опасности не только себя, но и всех жильцов дома. Проклиная себя за глупость, она подошла к столу, чтобы выбросить огарки свечей, и с удивлением обнаружила, что воск едва оплавился, а пучок полыни лишь слегка обуглился по краю. Она с недоумением перебирала предметы на подносе, гадая, как могло случиться, что все они погасли, едва она провалилась в забытье. Единственный ответ, который приходил ей на ум, Яне совсем не нравился, потому что означал только одно – ночью кто-то побывал в ее комнате.
Она бросила испуганный взгляд на дверь. Заперта. Ключ был только у нее и у хозяина комнаты, но, насколько она знала, Павел сейчас в отъезде, да и не стал бы он вламываться к ней среди ночи. Внезапно Яне стало страшно. За запертой дверью раздавались привычные звуки: торопливые шаги, шкворчание яичницы на старой тефлоновой сковороде – ежедневный завтрак соседей из комнаты напротив, шум воды в душевой, недовольное бормотание ребенка, который снова не хотел идти в школу, – все, как обычно, но вместе с тем как будто бы иначе. Яна окинула внимательным взглядом свою комнату – все вещи на своих местах, ничего не изменилось, кроме атмосферы. Воздух в комнате стал тяжелым, спертым, с трудом просачивался в легкие, не насыщая кислородом, а, напротив, словно отравляя каждую клеточку ее тела.
Яна рывком распахнула окно и высунулась на улицу, жадно вдыхая сырой московский воздух. Стояла так, пока голова не перестала кружиться, а руки не начало покалывать от холода. Все в порядке, она сама себя накручивает. Надышалась ночью благовониями, вот и мерещится всякое. Наверняка сама же встала и погасила свечи, просто не помнит этого. В последнее время с ней столько всего происходит, что провалы в памяти не самое страшное, что могло случиться. Яна понемногу успокаивалась. Прежде чем закрыть окно, она высунулась чуть дальше, чтобы сделать последний глубокий вдох, когда сзади раздался незнакомый голос:
– Подтолкнуть?
– Разговор начнешь ты, – Кулешов уверенно шагал в сторону высокого стеклянного офисного здания, где располагалась фирма, в которой работала Карина. Несмотря на ранний час, он был на удивление бодр и полон энергии, чего нельзя было сказать о Марке, который ночью почти не сомкнул глаз и теперь с трудом переставлял ноги, едва поспевая за следователем.
– И что я им скажу?
– Ну не знаю, придумай что-нибудь. Скажи, что планируешь устроить вечер памяти в честь годовщины смерти Карины и, возможно, кто-то из коллег захочет прийти и сказать пару слов о ней… – Кулешов услышал, как за спиной Марк резко втянул воздух и остановился. – Извини, – майор подошел и положил руку ему на плечо, – я за годы работы научился не вовлекаться в расследование эмоционально, потому иногда забываю, что для кого-то это не просто дело, которое нужно раскрыть, а личная трагедия.
– Ничего, – Марк быстро взял себя в руки, – не могу поверить, что уже скоро год, как ее нет.
– Если тебе тяжело, можешь остаться здесь и подождать меня в машине, – проявил удивительное человеколюбие Кулешов. – Скажу, что я родственник, например, брат, и сам обо всем расспрошу.
