Все широко улыбнулись и гордо ответили:
– Потому, что в нашем сарае – все удобства, тогда как в других сараях, по слухам, удобства отсутствуют.
– И потому, что всеобщие любимец, любимица и любимцы – единственно правильные, в других же сараях, как говорят, правильного любимца, правильной любимицы и правильных любимцев нет и быть не может.
– И потому, что наш сарай сияет как следует, а не так, как, судя по доходящей до нас информации, пытаются сиять псевдосараи, называющие себя сараями, тогда как всем известно, что нет сарая, кроме нашего сарая.
– Но самое важное – это то, что должности начсара и замначсара не являются титулами, – заметила непервая женщина, по случаю находящаяся среди всех.
Непервый мужчина тонко улыбнулся и, плотнее приложив руку к главной пуговице, добавил:
– В тех сараях, в которых завсар и замзавсар являются титулами, удобства недостижимы в принципе, а любимцы – в принципе же неправильные.
Красноречиво помолчав, он продолжил:
– Мы, в нашем единственно правильном сарае, должны быть начеку: недалёкие обитатели некоторых далёких псевдосараев не знают, каким должен быть правильный сарай, и нам периодически приходится осчастливливать их разъяснительной помощью. Некотрые осчастливливаемые сопротивляются своему счастью. На нашу долю, дорогие все, выпало преодолевать активное непонимание единственно правильного счастья.
Все дружно вскочили, прижали руку к пуговице и ответили своему первому мужчине взаимностью.
Однако на поверку оказалось, что вскочили всё же не все: когда все сели, один из всех сараян поднял руку, не желающую покоиться на пуговице:
– Слушаем вас, – поднял брови непервый мужчина.
– Одно из удобств – очень неудобное, – выдохнул сараянин, не присоединившийся ко всем ранее вскочившим.
Непервый мужчина временно убрал правую руку с главной пуговицы и поднял указательный палец этой отнятой от пуговицы руки:
– Тем далеко не всем, вернее, тому далеко не всем, кого не устраивают наши удобства…
– У-у-у! – сказали все.
…– все мы скажем: – продолжил непервый мужчина, и все поддержали его скандированием:
– Чемодан, вокзал, псевдосарай!
Непервый мужчина снова прижал руку к главной пуговице и завершил назидание:
– Спешу, однако, успокоить вас: где бы вы ни оказались, уважаемый сарянин, влекомый своим недовольством нашими единственно правильными удобствами и не ценящий их и своего счастья, мы окажем вам настойчивую разъяснительную помощь.
Все вскочили, прижали руку к главной пуговице и ответили непервому мужчине горячей взаимностью.
Раздался щелчок, и я, временно оставшись безо всех, смог подумать.
19
Думалось о сараях.
Любить сарай? Как не любить сарай?
Казалось бы: ну что взять с неказистой частицы, незаметной и безобидной? Ан нет, в ней-то как раз вся суть. В ней, в этой её худосочной, хваткой ручке, – не той, которой я сейчас пишу о ней, а в её пальцах-защипках, липких, неуступчивых, приставучих, почти самодостаточных.
Как любить сарай? Как его не любить?
Не помню, когда именно – собравшись в путь или добравшись до сияющего сарая без вида, – когда именно я понял, что свой сарай можно любить потому, что он свой, и не любить – по той же причине.
«Причина не слишком весомая, – заметил он. – Думается, столь эфемерный аргумент нуждается в усилении».
Я уверенно покачал головой. Аргументировать можно всё, кроме любви или нелюбви к сараю. Говоря точнее, это чувство само находит аргументы, в равной степени веские вне зависимости от того, любишь ты сарай, или же ты сарай не любишь.
