– Приносите в очередь. Ровно через три дня.
– Отпразднуем совершеннолетие…
– Прощанье с молодостью. – Женщина прощально усмехнулась, прогнала кое-как усталость и слегка урезонила меня: – Спасибо за прекрасно проведенное время. Однако мне пора.
– Супруг ждет?
– Ваша прямота подкупает.
– Черт дергает за веревочку. Наверное, сказывается одиночество.
Отойдя более двух шагов, она обернулась:
– Дочка после школы проголодалась. Не ест, пока не приду с работы.
– У вас дочь?
– И довольно ранняя.
Меня и впрямь подталкивал бес, иначе так рьяно я не набивался бы:
– Отдыхайте. Я подойду к двадцати двум. Подышим перед сном.
Она пришла без опоздания. Запросто, обыденно, можно было подумать, что сошлись мы на привычном для нас тротуарчике в сотый раз, не сговариваясь, свернули в сквер с пересохшими фонтанами – эдакими давно знакомыми шли и болтали, с середины устоявшихся отношений.
Три дня спустя и правда был ее день рождения. Я приготовился к долгим уговорам провести торжества вдвоем и у меня. Мол, и квартирка изолированная, и стол на мне, и кошки не будут ходить по столешнице. Предложение было принято в первом чтении и без поправок. Я даже насторожился: не привычное ли дело для деликатной и теплой женщины посещать малознакомых мужчин? Впрочем, инициатором была не она. И запросы мои не отличались возвышенностью.
К концу дня я встретил Надежду Леонидовну у подъезда ее объединенной бухгалтерии, чтобы не позволено было ей передумать, принялся намекать, что обещанное колье у меня в кармане (знала бы она, в какие долги я влез), женщина мягко улыбнулась неожиданно молодой, белозубой улыбкой и сказала, что прежде надо зайти в Дом культуры глухонемых забрать дочку.
– У нее что, слух?..
– Упаси Господь! Там концерт, она в детском танце участвует. Развлекает местных детей.
– Сама она домой не доберется?
– Это ее первое выступление, я обещала посмотреть. Пожалуйста.
Маленькие несчастья порой оставляют сильное впечатление. Из третьего ряда я наблюдал, как десятилетние, вытянутые в струнку, одетые в красочные пачки девчурки выбегали из-за кулис. Музыка убыстряла темп. Ради участия я спросил мою спутницу: которая же ее? Она не расслышала или не захотела ответить. Я пробовал догадаться без посторонней помощи. Первая в ряду? Рослая, с точеными ножками. Вряд ли, мама небольшая, и вообще, слишком явная удача иметь такую дочку. Вторая? Красавица! Вдруг последняя в ряду малышка, тощенькая, состоящая из одних суставов, собственно, я видел одни цыплячьи коленки, – эта крошка неуклюже подалась в сторону, зацепилась за кулису и упала на авансцене. Танец продолжался, а она посидела, поплакала, размазывая неуместный на ее личике грим, потом упрямо вышла на середину сцены и включилась в хоровод. Подсказали из-за ширмы, сама ли догадалась, но поступила единственно правильно. И в движениях выглядела не хуже подруг.
– Молодец! Все-таки молодец! – тихо прокричала моя дама. – Это Кирочка. Первый танец и первая неудача.
Боль матери передалась мне. Я пригласил девочку поужинать с нами. Стола в квартире коллеги не было, мы сняли верх с обширного пуфика, в два этажа поставили скромные блюда, включили цветной телевизор (тут же было сказано, что на квартире с козочкой едва светился черно-белый), поднимали тосты то за маму, то за дочку, удачно вышучивали и упрощали мелкие творческие неудачи. В конце концов, колье из недорогой поделки было водружено на тоненькой шее Кирочки, а ночевать я остался один. Мои траты в кредит себя не оправдали.
