– Понял.
– Возможно через неделю, может быть, и раньше, может быть, и позже, этот приятель появится. Сейчас он на югах, отмечает свое освобождение от тюрьмы. Вот мой телефон. К тебе звонить нельзя, можешь ли ты откуда-нибудь позвонить мне и спросить: «Никанор Иванович, не готова ли моя фотокарточка?»
– Я могу звонить из клуба нашей базы, там мой приятель Саша, художник, он может открыть кабинет начальника клуба, там есть городской телефон.
– Никаких лишних слов. Если я скажу что фотография готова и спрошу: «Когда можешь придти забрать?» – значит, ты поймешь, что клиент приехал, и ответишь в тот день, когда ты будешь в наряде, словами: сегодня, завтра или послезавтра. Понял?
– Понял.
– Вот тебе фонарик электрический, положи в карман и не забудь взять с собой, когда пойдешь на пост. Другим фонариком я подам знак из леса. Если все в порядке, и ты готов «принимать» гостя, включенным фонариком сделаешь круговые движения, а если что-то не так, ты машешь фонарем так: верх-вниз, налево-направо. Понял?
– Понял.
* * *
И вот в казарме у солдат свободное время, кто-то подшивает воротничок, кто-то чистит пуговицы кителя щеткой, кто-то сидя на табуретке возле тумбочки, пишет письмо, а Петр Антонов, что сидел на кровати, вытаскивает из кармана электрический фонарик, включает, выключает, включенным фонарем пишет круг в воздухе и делает движение: вверх-вниз, влево-вправо. К нему подходит солдат с черными усами и с грубым грузинским акцентом обращается к Петру:
– Пэтро, у тэбэ хароши фанар, нэ дадиш сэгодниа мэнэ? У маэй Катушки дэн раждени, пайду паздыравлат.
– Ни в коем случае, – отвечает Петр. – Этот фонарь имеет совсем другое назначение, не имею права расстаться с ним ни на одну минуту.
– Ну и жадны ты пиджо! – Пробурчав несколько ругательных слов на своем языке, уходит в сторону солдат.
* * *
На двери в фотоателье Никанора Ивановича висит табличка с надписью «Закрыто», а рядом – часы работы ателье, где указано: «Перерыв на обед – с 13.00 до 14.00». Люди, желающие зайти туда, смотрят с недоумением на огромные часы, что висят на фасаде кинотеатра, качая головой, уходят. Ведь время на этих часах 11.00.
Внутри ателье на повышенных тонах разговаривают Волков и Никанор Иванович.
– Я знал, что от тебя не отвяжешься, заранее подготовил все каналы для отправки тебя за кордон. А тебе еще расскажи, на какую разведку я работаю. Зачем это тебе?
– Я столько лет пахал на Колыме, спрашивается, за что? Я же был простым исполнителем, пешкой в твоей игре. Кто спланировал и организовывал все эти диверсионные работы? Я понес наказание, а ты свободно живешь и процветаешь. Справедливо это?
– Не забудь, что я враг, а ты предатель. Врага берут в плен и должны ему сохранять жизнь согласно международной конвенции, а предателей сразу ставят к стенке. Если ты миновал этой участи, значит, ваши органы не знают того, что я знаю про тебя. Ты не блистал особым умом, так дураком и умрешь. Но умирай своей смертью где-нибудь на банановых островах, а не в подвалах Лубянки. Чувствую, что горишь желанием сдать меня органам, не соображая при этом, что, если я попаду туда, с м еня будут первым делом вытягивать списки всех предателей, которые перешли на сторону врага, и перечень тех заданий, что выполняли они, и твои «подвиги» тоже. Давай, иди! Докладывай. Подсказать, где в нашем городе сидят кагэбэшники?
– Не надо. Живи, черт с тобой! Только меня с моим товаром отправляй за границу.
