– Значит, мне взять два билета на Ялту?
– Волков, ты что такие тупые вопросы задаешь, словно не обучался в разведшколе? Я полечу на самолете. До твоего приезда узнаю обстановку. На железнодорожном вокзале в Симферополе, если меня увидишь на перроне, не вздумай подойти ко мне. Мы с тобой при посторонних не знакомы. К тебе подойдет мальчик и отведет, куда надо. Понял?
– Понял.
– Ну давай, поезжай в Москву! Нет, нет, кстати, раздевайся и садись, я тебя сфотографирую на загранпаспорт. Фамилия в паспорте будет другая, но фото должно быть твое. В Ялте получишь другой паспорт.
Волков стал раздеваться, а Никанор Иванович включил свет и стал готовить фотоаппарат.
* * *
Ночь. Светит луна, от нее света больше, чем от тусклых лампочек, висящих на высоком деревянном заборе вокруг базы, едва освещающих полосу между забором и ограждением из колючей проволоки, что стоит в трех метрах от забора. Между забором и ограждением протоптана на свежевыпавшем снегу дорожка, по которой идут пятеро солдат, впереди – разводящий в погонах младшего сержанта, за ним четверо часовых. Вторым за разводящим идет Петр Антонов, молча, не разговаривает, остальные солдаты яростно спорят:
– В Токио у нас только три боксера стали чемпионами: Попенченко, Поздняк и этот, как его… Степашкин. Кто четвертый, по-твоему? – доказывал небольшого роста солдат, идущий последним в строю.
– Енгибарян, – произнес солдат, идущий за Антоновым.
– Вась, ты в этом деле знаток, как я канатоходец. Енгибарян был чемпионом в Мельбурне. А в Риме у нас чемпионов было и того меньше, только Григорьев сумел завоевать золотые медали.
К этому времени они уже подошли к сторожевой вышке.
– Замирайло! Ты жив? – крикнул разводящий.
– Жив, здоров и невредим, как мальчик Петя Бородин! – крикнул часовой и стал спускаться в тулупе.
– Тулуп оставь там! – крикнул Петр Антонов и подошел к ступенькам лестницы вышки.
Спускающийся Замирайло снял тулуп и отдал Петру со словами:
– Пост сдал!
– Салага! – крикнул Петр, – надо сказать, как положено по уставу: «Рядовой Замирайло пост сдал!»
– Ладно, если не забуду, в следующий раз так и скажу.
– Все в порядке? – спросил разводящий.
– Какой-то чудак в лесу фонариком с двенадцати часов все мне азбуку Морзе диктовал минут пятнадцать.
– А ты дуб дубом в этой азбуке, ничего не понял, – съязвил идущий сзади солдат небольшого роста.
Антонов стал подниматься на вышку, а часовые с разводящим пошли дальше к последнему посту, который находился за углом налево и подходил почти к казармам автобата. Как только наряд завернул за угол, Антонов вытащил фонарик, включил, направил в сторону леса и стал мигать, как заметил часовой Замирайло, под азбуку Морзе, хотя и он эту азбуку не знал. Вскоре из леса последовало такое же мигание фонариком. Заметив это, Антонов стал махать по обусловленному знаку: верх-вниз, налево-направо.
– Пусть наряд пойдет обратно, тогда дам знак «можно», – произнес радостно Антонов, накинул на себя тулуп и стал смотреть в ту сторону, куда пошел наряд к последнему посту.
* * *
В это время в лесу Волков ругался с Никанором Ивановичем:
– Ты знал, что этот твой солдат будет нам вола крутить, раз валенки надел?
– Я предполагал, что он может заступить на пост не в двенадцать, а в два. И тебе об этом говорил. А ты что, замерз?
– Если бы ты знал, какие морозы бывают на Колыме, такие глупые вопросы бы не задавал. Не замерз, а устал ждать.
