Постепенно Михаил успокоился, собрал оставшиеся силы и решил, что будет стоять на своем до конца. Тут он услышал, что в операционную вернулись врачи и начали подготовку к предстоящей сложной операции. Савельев ещё раз уточнил у Луганского, отказывается ли он от ампутации ноги и, услышав твердый ответ, сказал:
– Ну что ж, терпи, казак, атаманом будешь! От наркоза Вы отказались, тогда мы Вам по русскому обычаю дадим стакан водки.
– Не надо, – возразил Михаил, – справимся без неё.
– С Богом! – перекрестившись, проговорил Савельев и взял в руки скальпель.
Острая боль пронзила всё тело Михаила. Он крепко сжал зубы, чтобы не закричать. Пока извлекали пулю и обрабатывали мышечную ткань, ему хватало сил сдерживать свои эмоции. Но, когда хирурги приступили к зачистке кости, губы Михаила разжались и он издал невообразимый крик. Сидевшие на ветках пальмы в госпитальном саду птицы и мартышки, разлетелись и разбежались в разные стороны. Невзирая на крик раненого, врачи уверенно продолжали операцию. По её завершении, мокрый от испарины, Михаил, пробормотал:
– Водки.
Медсестра поднесла к его губам стакан и помогла выпить содержимое. Луганский мгновенно уснул. Его осторожно положили на каталку и отвезли в послеоперационную палату. Очнулся Михаил от лёгкого прикосновения чьей-то руки. Это был доктор Савельев.
– Жара нет, пульс в пределах нормы, – диктовал он медсестре, ведущей запись в журнале наблюдений за состоянием пациентов.
Заметив, что Михаил открыл глаза, хирург воскликнул на русском языке:
– Вот и наш Герой проснулся! Ах, молодец! Вот молодец! Настоящий казак. Теперь непременно атаманом будешь. Такую, брат, боль не каждый может выдержать, а ты выдержал. Горжусь, одним словом, горжусь!
Затем, обращаясь к медсестре:
– Теперь можете перевести его в палату к русским раненым. Общаясь друг с другом на родном языке, они быстрее выздоровеют.
– Хорошо, мистер Савельев, всё будет исполнено.
Для более успешного лечения российских воинов англичане постарались создать соответствующие условия. С этой целью они разместили их в одном военном госпитале в Бомбее и пригласили русского хирурга – стажёра для работы в нём.
Ближе к вечеру Михаил был доставлен в «русскую» палату. Его соседом стал ефрейтор Иван Пашенцев. Познакомившись, они поведали друг другу свои истории. Истосковавшийся по общению на своем родном языке и, находясь в более здравом состоянии, Пашенцев сразу взял инициативу в разговоре на себя Он неторопливо рассказывал Михаилу:
– Родился я в небольшой деревне Воронежской губернии в крестьянской семье. Хозяйство у нас было крепкое, работать приходилось много и родителям и детям. Мать по воскресеньям пела в церковном хоре в соседнем селе. Нередко брала с собой и меня. В церкви, брат, я испытал такое блаженство, такое просветление, что в трудные минуты жизни всегда старался вспомнить это моё состояние. Ты, знаешь, брат, помогало. Как-то спокойно становилось на душе, и мыслить начинал лучше. Грамоте учился в церковно-приходской школе. Читать – страсть как люблю. Здесь в госпитале, находясь среди чужих людей, особенно остро ощущаешь потребность в родном языке. Вот ведь, брат, какая штука. Казалось бы, что там язык. Нет собеседника, нет книжки, лежи и молчи, здоровей будешь. Так нет, язык своего требует, ему говорить надо. Вот видишь, заболтался я уже. С радости, конечно. Так на чём же я остановился? А, как я на войну попал?
