From observations of army paramedics
– Ну, что же теперь нам делать, а? Жопа какая-то? – Лобов крутил-вертел-водил грязной вилкой по пустой тарелке.
– Мне кажется, Коля, что я знаю один способ, как нам выкрутиться. – Макеев то и дело посматривал по сторонам, стараясь говорить тихо и не навлекая чужого внимания.
– Да, способы-то, это самое, значит, конечно, должны быть, но, понимаешь, это самое, надо найти такой, значит, выход, чтобы, так сказать, было бы так, чтобы никто ничего, значит, а вроде бы и так, что вот, значит, как! Понимаешь, к чему я клоню, так сказать? – Лобов крепко держал в правой руке пустой стакан из-под чая, которым аккуратно дирижировал, словно дирижёр небольшого оркестра.
Оба крепко задумались. Молчали несколько минут: один продолжал вытворять чудеса с вилкой, другой пристально глядел на чаинки в стакане, думая о чем-то важном. Густые брови ходили туда-сюда, лоб то морщился, то морщины улетали, словно брызги мочи с унитаза…
– О-па! – радостно воскликнул Макеев.
– Ну?
– Давай я тебе вломлю так, чтобы всё лицо стало сплошным месивом? – Макеев посмотрел на Лобова с надеждой, что его старший товарищ подхватит хорошую идею и детали они будут обсуждать вместе…
– Ты, что, того? – Лобов постучал себя средним пальцем левой руки по лбу, издав такой пустой звук, что за соседним столиком даже прекратили жевать и с удивлением посмотрели на парочку, сидевшую в столовой без еды уже весьма прилично по времени.
– Да нет же, надо, чтобы было всё натурально! Понимаешь? – продолжал Макеев, удивляясь при этом непонятливости майора.
– Ну? – только и вымолвил Лобов, не переставая удивляться старлейскому замыслу.
– Я тебя отметелю и мы заявим в милицию, что на нас напали, отобрали удостоверение, ну и всякие там тыры-пыры. Теперь понятно?
– А почему у тебя нет синяков? Тебя, что, это самое, не того? – спросил Лобов.
– А я побежал за милицией, – нашелся с ответом Макеев.
– То есть ты убежал, значит, бросил меня, а меня, значит, избили? Так? – Лобов внимательно посмотрел Макееву в глаза, которые бегали по сторонам, ища шпионов и соглядатаев.
– Точно! – обрадовался старлей.
– После этого тебе не служить! – сказал, как отрезал, Николай Михайлович. – На войне, когда бросали товарищей, просто того. Понял, да? А сейчас, в мирное время, тебя вышибут из партии и из органов. За дискредитацию. Да и мне тоже чего-нибудь сделают такое, что, значит, мало не покажется… За утрату партбилета, служебного удостоверения, … – закончить Лобов не успел, т. к. его перебил Макеев.
– А ты ещё и партбилет потерял?
– Нет, это я так, к слову, – парировал Лобов.
– А, я уж подумал, что всё, кранты!? – Макеев напрягся, затем вдруг медленно-медленно, тихо-тихо сказал, – Надо и меня, чтобы тоже, побили так, чтобы было всё натурально. Кстати, надо сделать такие побои, чтобы мы полечились в стационаре.
– Зачем? – удивился Лобов.
– У меня трипак, да и у тебя наверняка тоже, только ты об этом ещё не знаешь, – Макеев с ироничной улыбкой подмигнул майору и, наклонившись к нему, продолжил, – Надо, чтобы нас покололи пенициллином. Он и от этого лечит, и от всякого разного. У меня такое уже было…
– Уверен?
– Практически.
– Что значит практически? – не унимался Лобов.
– Да то и значит, что трипак лечат уколами в задницу…
– А тогда и тебе надо терять удостоверение, – убедительно заметил Лобов.
– А мне-то зачем? – удивился Макеев.
