Когда все белые шкурки уже лежали на полу, присел он на корточки, и, вздохнув, принялся за счет. Собирал он их по десять, поднимался, делал шаг к столу и в том же гроссбухе на чистой странице делал карандашом палочку-отметку. Потом снова приседал и принимался за следующий десяток. Время шло незаметно. Пальцы в суставах немного побаливали и, конечно, руки уже чуть полиловели из-за мороза, но не обращал на это внимания Добрынин. На чистом листе гроссбуха палочки-отметки выстраивались в длинные линии, и, глядя на них, контролер радовался и как бы впадал в азарт еще больший, так как чувствовал он, что идет дело хорошо.
Когда все белые шкурки, в связках и так просто в россыпи, перекочевали в новую кучку, снова поднялся Добрынин на ноги. В пояснице что-то скрипнуло, но он с довольной и чуть усталой улыбкой на лице подошел к столу, присел на стул и стал считать палочки. Сначала хотел просто сосчитать их, но как только доходил он до конца первой строчки, сразу же забывал, сколько этих палочек было. И тогда он стал их перечеркивать карандашом по десять штук. Теперь дело пошло быстрее, и под конец осталось у него семь штук незачеркнутых, трех шкурок до последнего десятка не хватило. Он оглянулся, думая, что высмотрит три штучки где-нибудь, но не увидел и принялся считать десятки.
В конце концов вывел он не без труда присутствующее количество белых шкурок – 387 их было. Потом посмотрел на предыдущую страницу гроссбуха – там значилось в наличии 354 белых шкурки. «Главное, чтобы не было меньше!» – подумал Добрынин.
Отдохнув немного, принялся контролер за черные. Тут уж совсем быстро счет пошел, тем более, что черных шкурок было намного меньше.
154 их оказалось, и соответственно записал это число Добрынин на чистую страницу гроссбуха. Потом заглянул в предыдущую запись – там числилось 153.
После этого, решив освободить пол от пересчитанных шкурок, повесил Добрынин белые и черные шкурки на крючки, а те, что просто валялись по полу, не будучи увязанными в связки, затолкал ногой в дальний угол.
Теперь оставалось пересчитать «разн.», что, конечно, означало «разные» шкурки. Были они действительно разные и в цвете, и в размерах, и пришел Добрынин к выводу, что принадлежат они, кроме всего прочего, разным животным. Были тут и бурые, и серые шкурки, и огромная коричневая – должно быть, медвежья, и еще какие-то странные. Считать их было нелегко, но, слава Богу, места они занимали мало, а значит немного их было.
Пальцы загибались быстро: первый десяток – палочка, второй десяток – вторая палочка следом, третий десяток – еще одна…
Переложив большую, тоже, похоже, медвежью шкуру на кучу уже пересчитанных шкур, заметил Добрынин под ней стопку желтоватых шкурок правильной прямоугольной формы, связанную кожаным шнурком. Взял в руки, желая просто пересчитать, не развязывая, однако увидел на отогнувшемся внутреннем уголке одной из них какие-то знаки. Удивился и, развязав шнурок, вытащил эту шкурку, развернул к себе внутренней стороной и обомлел – перед ним на пергаменте старой кожи ровненько строчка за строчкой чернели непонятные чужие письмена – то ли буквы, то ли знаки какие-то. Взял контролер другие шкурки из этой стопки – и они, как страницы из одной книги, все были этими письменами исписаны. Забыл Добрынин о счете, поднялся с корточек, положил эти страницы-шкурки на стол и задумался. Задумался о грамотности, о большой сложности, какую сам испытал при изучении письменных букв русской азбуки, когда после работы занимался по вечерам в сельской школе с другими односельчанами на курсах по ликвидации безграмотности.
