Не помогло.
Риддл плюхнулся на сундучок рядом со мной:
– Ну и вонища тут! Думаю, будет еще хуже, когда мы отплывем и трюмная вода начнет болтаться у нас под ногами.
– Наверное.
Я не хотел думать об этом раньше времени. Мне уже приходилось плавать на кораблях, но тогда я спал на палубе или, по крайней мере, имел туда свободный доступ. Здесь же, в замкнутом сумеречном пространстве, даже от ритмичного покачивания корабля у причала у меня разболелась голова.
– Ну ладно. – Он пнул ногой сундучок, и у меня возникло ощущение, будто он треснул меня по голове. – Я еще ни разу не был в море. А ты?
– Пару раз. На небольших кораблях, где у меня, по меньшей мере, был свет и воздух. Так – никогда.
– Понятно. А на Внешних островах ты был?
– Нет.
– Ты в порядке, Том?
– Не очень. Слишком много выпил вчера и не выспался.
Вранье сработало. Риддл ухмыльнулся, дружелюбно пихнул меня в бок и оставил в покое. Шум давил на меня со всех сторон. Я чувствовал себя ужасно, был напуган и жалел, что съел столько сладкого за завтраком. Никто не обращал на меня внимания. Воротник моей куртки оказался слишком тугим, а Сада уже покинула корабль и ничем не могла мне помочь.
– Олух, – прошептал я, сообразив наконец, в чем причина моих неприятных ощущений.
Я выпрямился, вдохнул мерзкого воздуха, и меня затошнило, но я справился. Затем я потянулся к нему:
Эй, дружочек. Ты в порядке?
Нет.
Где ты?
В маленькой комнате. Здесь круглое окно и пол качается.
Тебе лучше, чем мне. У меня окна нет.
Пол качается.
Я знаю. Все будет хорошо. Скоро лишние люди покинут корабль, моряки отдадут швартовы, и мы отправимся навстречу нашему приключению. Здорово будет, правда?
Нет, я хочу домой.
Как только мы отплывем, будет лучше. Вот увидишь.
Не будет. Пол качается. А еще Сада сказала, что у меня будет морская болезнь.
Я пожалел о том, что никому не пришло в голову предупредить Саду, чтобы она не пугала Олуха.
Сада поплывет с нами? Она на борту?
Нет. Только я, один-одинешенек. У Сады ужасная морская болезнь. Она меня жалела, что мне придется плыть. Сказала, для нее день на корабле все равно что год. И что тут совсем нечего делать, только тошнить, тошнить, тошнить.
К сожалению, Олух был совершенно прав. День клонился к вечеру, когда провожающих выпроводили с корабля. Мне удалось подняться на палубу, но лишь на короткое время, поскольку капитан отчаянно поносил стражников и приказал нам отправляться вниз и не мешать команде работать. Я успел бросить короткий взгляд на толпу, собравшуюся на берегу, но Шута нигде не было видно. Я ужасно боялся встретить его обвиняющий взгляд, но, обнаружив, что его там нет, заволновался еще больше.
А потом меня вместе с остальными стражниками выпроводили на нижнюю палубу и у нас над головой задраили люки, совсем лишив света и воздуха. Я снова уселся на свой сундучок. Отвратительный запах просмоленного дерева стал еще сильнее. У меня над головой капитан отдавал команды, наш корабль медленно отчаливал от пристани. Постепенно звуки начали меняться, капитан выкрикивал непонятные приказы, и я услышал топот босых ног.
Потом отошли лодки, корабль словно нырнул в пустоту, а затем ритм его движения снова изменился. По-видимому, ветер надул паруса. Ну вот, мы наконец покинули Баккип. Кто-то пожалел нас и чуть-чуть приоткрыл люк, однако от этого стало только хуже.
– Мне уже скучно, – пожаловался Риддл, который стоял рядом со мной и ковырял ножом в деревянной переборке корабля.
