– Вы же сами вызвали меня, – проговорила Люба, ещё не понимая, к чему клонит директор.
– Я имею в виду не мой кабинет, – усмехнулся он в ответ. – Я говорю о школе в целом. Позвольте вам напомнить, дорогая Любовь Алексеевна, что в этом году ваш класс ждут экзамены, к которым я вас не допускаю по причине многочисленных пропусков без уважительной причины. Более того я уже готовлю документы на ваше отчисление, поскольку ваши знания не соответствуют нашей программе.
– Но, Лев Валерьянович, у меня же была уважительная причина! – воскликнула Люба. – Моя бабушка лежала в больнице после серьёзного приступа. Ей даже делали операцию. Как я могла оставить её одну? Она нуждалась в уходе!
– Во-о-от! – Гусев растянул губы в надменной улыбке. – Мы подошли к самому главному. Поскольку вы, Любовь Алексеевна, являетесь несовершеннолетней, а ваша бабушка, по своей сути, недееспособной, я сообщил об этом в соответствующие органы. Поэтому, будьте готовы в скором времени продолжить ваше обучение в специализированном образовательном учреждении, которое в простонародье все называют детским домом.
Люба широко распахнула глаза. Она ожидала от директора любой подлости, кроме этой. Чувствуя, как у неё перехватывает внезапно пересохшее горло, Люба проговорила:
– Почему моя бабушка недееспособная? Она просто болеет, как все пожилые люди. Вот и всё! А ещё у меня есть отец, два брата и две сестры. Они все взрослые и никогда не допустят, чтобы вы отдали меня в детский дом.
– Вы уже много лет проживаете с бабушкой и об этом знают все! – отрезал директор. – У меня есть сколько угодно свидетелей, которые готовы подтвердить, что ваш отец и остальные родственники не принимают в вашем воспитании никакого участия. К чему это приводит, мы все видим. Ваша неуспеваемость и вечные пропуски – прекрасное доказательство моим словам. Так что, как говорится, сушите сухари, милочка!
– Вы… Вы!!! – воскликнула Люба. – Вы бессовестный, бессердечный человек!
– Да что вы говорите! – рассмеялся Гусев. – Я просто хочу позаботиться о вас и делаю всё по закону. Однажды вы скажете мне за это спасибо.
– Не скажу! – воскликнула Люба. – И никогда вас не прощу!!!
– А мне плевать на твоё прощение! – Гусев откинулся на стуле и ослабил душивший его галстук. Но вдруг резко встал, уронив скрипнувший стул. Люба вздрогнула, но не отшатнулась, когда он подошёл к ней и, сузив глаза, наклонился к её лицу: – Я и сам никогда никого не прощаю. Ты могла бы и запомнить это, Кошкина! Я ведь предупреждал тебя об этом…
– Мне тоже плевать на вас! – вскинула голову Люба и, набрав полный рот слюны, плюнула директору прямо в лицо.
Анфиса развешивала во дворе бельё, когда увидела перед собой взволнованную Шуру.
– Что такое? Что с тобой? – пожилая женщина уронила простынь в таз, выпрямилась и с тревогой всмотрелась в лицо внучки.
– Ой, бабушка, произошло такое, что я и описать не могу, – запричитала Шура, забыв даже поздороваться со старушкой. – Я не знаю, что мне делать, и если ты не поможешь мне, просто пропаду.
– Пойдём в дом, там поговорим, – сказала Анфиса и, оставив таз с бельём во дворе, направилась к крыльцу.
Шура поплелась за ней, старательно выдавливая из себя слёзы. Бабушка должна видеть, что она очень расстроенная, тогда будет легче убедить её сделать то, что Шура задумала. Анфиса же терялась в догадках, не понимая, что могло произойти с её внучкой.
