– Вот и слава богу. Перед постом надо быть чистым, тогда молитвы и покаяния будут Богом услышаны. Спасибо тебе, Авас, за твои труды; вместе омоемся. В бане всяк один другому равен. Передохну, а там матушка завершит омовение, и мы приступим.
Авас поднял голову:
– Да, погода совсем портится, сумрачно становится. В такую погоду хорошо в тепле побыть, а после можно и наливочки испробовать. Пост наступит – нельзя будет ее пригубить, только разве квас.
Козьма согласно кивнул и направился быстрым шагом в сторону опочивальни. Усилился ветер, полил мелкий дождь, а с ним вернулись тревожные думы и вспомнились слова, сказанные старостой в церкви.
…У Козьмы давило в груди, не хватало воздуха от увиденного сна. Он открыл глаза – сон продолжался. Над ним склонилась голова с распущенными волосами. Возник жуткий страх преисподней, а с ним желание защититься, и он резко приподнялся. Глаза стали различать в темноте белизну нагого женского тела.
– Сгинь, сатана, сгинь! – и Козьма махнул рукой, словно отгоняя мух.
Привидение сделало шаг назад, и раздался тихий шепот знакомым голосом дочери вдовы:
– Мне наш староста сказал прийти сюда в ночи, сказал, что батюшка будет меня ждать, а если не пойду, меня поляки посадят в темницу на всю жизнь. Вот Авас меня сюда и привел. Я знаю, это грех – так делать; да я и так грешная.
Глаза привыкли к темноте, и стала различима знакомая фигура Варвары. Успокоился Козьма, обрел рассудок.
– Ступай к матери и ложись спать, а старосте передай, что батюшка выгнал тебя и сказал, что предаст анафеме, если скажешь что-либо другое. Так и передай.
Варвара стояла недвижимо. Вожделенно остановился на ней взор Козьмы. Вспомнилось ему, как он однажды так же смотрел на округлости ее тела, а сейчас стояла Варвара нагая. И память воскресила слова, произнесенные клириком: «Бог милостив, и этот грех простит». А может, и нет того греха? Сами приподнялись руки, призывая к себе плотскую утеху. Замерла на месте Варвара, ожидая слов. Вздрогнул Козьма, опустились руки. Явственно возник направленный на него указательный палец старосты, и прозвучали его слова: «Он совершил грехопадение».
– Иди и передай старосте мои слова. – И уже более грозно произнес: – Сгинь с глаз моих да не забывай – пост наступает.
Женская фигура исчезла в темноте.
Варвара от таких слов батюшки почувствовала облегчение и даже силу, которая принесла радость: ей не надо было совершать очередную греховность, исполняя требовательный наказ старосты. И быстро побежала в подсобку, где обычно спала с матерью. Согрелась; ушла мелкая дрожь, которую она постоянно испытывала после встречи со старостой. Вместо нее откуда ни возьмись начали наваливаться один за другим страхи – где ей жить дальше; как она будет смотреть в глаза батюшке, его ворчливой попадье; что скажет мать, когда откроется ее поступок… От таких мыслей настроение окончательно испортилось, в сознании стали возникать образы паныча, товарок, и она погрузилась в сон.
Сорвалась задумка Викентия с Варварой, и притих он. Часто его можно было видеть на хуторах с инструментами по дереву – надо было выполнять уговор с паном-шляхтичем по обустройству костела. Винил он в своем промахе себя и Аваса, а больше нелестных выражений доставалось Варваре и шляхтичам. Да не такой человек Козел, чтобы от задуманного отступиться. Чувствовал, что пан-шляхтич свое дельце уладил, отвел от своего сына наветы, сделав Варвару воровкой. Только мало кто знает об этом, а Викентий-то знает. Раз так, можно прикинуться простачком да и намекнуть невзначай пану-шляхтичу о себе, пусть исполнит свое обещание насчет попа Козьмы.
