Когда Сатукеев подошёл к стулу, Виктор Альбертович, обращаясь ко всем, сказал:
– Ну что же? Остались ещё двое. Ждём их и точно начинаем, – после этого он снова сел за свой стол и наклонился над бумагами. В комнате воцарилась молчание, и так, почти в абсолютной тишине, прошло около десяти минут. Сатукеев крутил головой и рассматривал то кабинет, то людей, сидящих в нём, но никто не обращал внимания на его пристальные взгляды – программист сидел в размышлениях, Караванов и Коридонов продолжали заниматься тем же, чем и занимались до прихода Сатукеева: один читал конституцию, другой был чем-то увлечён в телефоне.
Вдруг открылась дверь и в комнату вбежала, запыхавшись и раскрасневшись, та женщина, которая встречала Сатукеева. Как узнал он потом, это была домработница Энгельгардта, которая занималась многими его делами, выполняя и долг хозяйки, и долг секретаря, и много ещё кого. У неё была длинная и запутанная история, связанная с мелкими наследственными делами, после чего она и оказалась на этом месте у Энгельгардта, продолжая трудиться для него вот уже четвёртый год. В этот момент она подошла к его столу и что-то тихо начала говорить ему на ухо. Виктор Альбертович посмотрел на неё удивлённым взглядом и намного, намного громче, чем она, сказал:
– Разумеется! Это же такие же посетители, как и все остальные. И ничего, что они не очень презентабельно одеты. Ведите их сюда, – эти слова и этот неожиданный приход домработницы очень удивили Сатукеева, так как, когда он входил, его даже не спросили, кто он и для чего пришёл. В его мыслях промелькнула самодовольная насмешка: «Видимо, я одет порядочно», – но тут же он прогнал её из своей головы как какую-то тщеславную мелочь и замер, смотря на дверь, в ожидании этих непрезентабельно одетых посетителей.
После слов Энгельгардта домработница почти выбежала, не закрыв дверь, и через несколько минут там показались Пешкинский и тот человек, которого Сатукеев уже видел сегодня у себя во дворе и на проспекте.
И действительно, Пешкинский и его, видимо, приятель были одеты (в особенности это было заметно в сравнении с интерьером кабинета и внешним видом остальных там присутствующих) не очень аккуратно и даже немного напоминали бездомных, падших или потерянных людей.
Пешкинский по-прежнему был в своём гигантском пальто, которое решил почему-то не снимать и не оставлять в прихожей и так в нём и пришёл в кабинет. Остальной его облик с первой утренней встречи с Сатукеевым почти не поменялся, лишь стал более сероватым из-за прогулок по пыльным весенним улицам. Человек же, который стоял рядом с ним, был одет ещё более скверно: длинный его плащ висел на нём, как покрывало, и был весь изорван внизу, под плащом виднелся старенький запачканный пиджак и скатанный свитер болотного цвета. Каштановые волосы его были коротко подстрижены и имели рыжеватый оттенок; лицо его всё было в веснушках, но не таких, какие бывают обычно, а в каких-то ярко-белых с серыми точечками. Они придавали ему болезненный вид. Из-под светлых бровей, которые были, как ни странно, намного светлее волос, сверкали зелёные глаза, взгляд которых носился по комнате, оглядывая присутствующих.
Энгельгардт так же, как и Сатукеева, пригласил их присесть на стулья, один из которых стоял почти в самом углу комнаты, а другой ближе к Сатукееву, рядом со шкафом. Пешкинский поспешил подсесть к Арсению, после чего, когда суета и некоторые разговоры успокоились, все взглянули на Виктора Альбертовича с большим любопытством. Он встал возле своего стола, держа в руках запечатанный бумажный пакет, и вся его фигура вытянулась.
