– Вроде денежное место, метро. Но там тоже конкуренция, каждый со своим отверстием для денег.
– Да, если бы не поезда… Он как поезд увидит, так и срывается. Издержки воспитания, у него же родители всю жизнь на цепи просидели. Уволили как профнепригодного.
– Тяжело расходились?
– Я до сих пор не знаю, что со мной происходит в этой жизни, я не нахожу себе места.
– Да, место – это важно. Говорила тебе – ищи мужика с квартирой. Так ты теперь одна живешь?
– С сыном.
– Не скучно?
– Некогда, щенок весь в папашу, тоже все на приключения тянет. Связался с каким-то ультраправым движением, вот и митингуют у НИИ им. Павлова за свободу условных рефлексов. Боюсь я, как бы его туда не забрали. Может, ты с ним поговоришь, Шарик?
– Посмотрим. Посмотрим что-нибудь вечером?
– Вечером у меня курсы. Я же на английский записалась.
– Зачем тебе английский?
– С инопланетянами общаться.
– Думаешь, они знают этот масонский язык? Лучше научись показывать зубы, сейчас это важнее. Фрейда читала?
– Нет, а кто это?
– Был такой ученый, типа Павлова. Только Палов был практиком и все больше с собачками, а вот Фрейд – теоретик, и с людьми. Так вот он до того сублимировал человеческое бытие, что свел его к трем желаниям: секс, еда и сон.
– Умный ты, Шарик, трудно с тобой.
– С умными – трудно, с глупыми – скучно. С кем же ты хочешь быть, женщина?
– С Фрейдом, наверное, хотела бы. Вон как он все упростил: еда, секс, сон – вот оно, счастье, зачем его усложнять.
– Секса у нас уже не будет, потому что мы теперь друзья, еды нет. Поспим? – логически заключил Шарик.
– Нельзя же сразу рвать отношения. Давай сядем и во всем разберемся.
– Нет, хватит уже разборок. Хочу собраться, чтобы почувствовать себя частью вселенной, а не запчастью твоей жизни.
Солнцем выбило окна, орали как сумасшедшие птицы. Я на кухне в руках у меня бутерброд: жую то что еще беспокоит, проглатываю то что уже случилось. Входит кот, неразговорчивый, мартовский. Ему не до смеха: кошек нет, мыши оптические, только еда мышиного цвета, а хотелось, возможно, в горошек или хотя бы в клетку. Мы молча завтракаем, аромат одиночества.
– Чего ты такой недовольный? Может, соли в еде не хватает? – разорвал я молчание.
– Не соли. Жертвы, вот чего не хватает в жизни, если ты хищник. А я в душе своей хищник, – начал вылизывать кот шерсть на груди.
– А я по-твоему жертва?
– Да, тебе не хватает хищницы.
– Так всегда, разведешься, а потом скучаешь, места себе не находишь. Ты-то откуда узнал, что я скучаю? – посмотрел я испытующе на кота.
– Ты с утра наступил мне на хвост.
– Что же ты молчал?
– Из чувства такта.
– Извини, вышло случайно. Но в целом ты прав.
– А в частном?
– Частная жизнь моя не настолько разнообразна, – доел я свой бутерброд и посмотрел на кота.
Он кинул мне в ответ два своих изумруда
– Хочешь поговорить? Валяй! – ловким прыжком кот забрался мне на колени.
– Том, ты когда-нибудь убивал?
– Только мышей, и то заводных, – стащил он со стола кусок сыра.
– А ты?
– Я все время пытаюсь убить время, – посмотрел я на кухонные часы, которые тихо показывали, что идут, но до сих пор еще не ушли.
– За что?
– За то, что уходит.
– Значит ты ему просто не нравишься. Ты действительно хочешь его прикончить?
– Иногда очень сильно.
– Подумай, потом надо будет оправдываться, объяснять куда ты дел его труп, заметать следы. Тебе это надо?
– Откуда я знаю. Ладно зайду с другой стороны: ты боишься смерти? Говорят, что если человек не выполнил миссию, то зачем он родился, то ему умирать очень страшно.
