Олеся молча протянула ей бумажный платок и отвела взгляд от ее покрасневших глаз.
– Знаете, как бывает, когда ребенка недолюбливают – часто не стесняются и при учителе его задеть, – продолжила Елена Николаевна дрожащим голосом, – но такого с Костей я никогда не замечала – он был спокойным мальчиком, ни с кем не конфликтовал, не дрался. Но и друзей у него было немного, кажется, он хорошо общался с мальчиком из параллельного класса, никак не вспомню фамилии…
– Вы можете вспомнить ее, Елена Николаевна? – нахмурилась Олеся, – я бы хотела поговорить с ним, если это возможно.
Часы напряженно тикали, и учительница почувствовала, что ей не хватает свежего воздуха. Голова потяжелела, и Елена Николаевна рассеянно посмотрела на свои сухие руки.
– Я не могу… – прошептала она, – видит Бог, я не могу.
– Давайте, я оставлю вам свой номер, – откуда-то издалека предложила Олеся, – если вы вспомните фамилию его друга или узнаете еще что-нибудь, то позвоните мне, хорошо? Вы можете мне очень помочь в этом деле.
Елена Николаевна послушно закивала головой, не отрывая взгляда от крыш домов и медленно теряя рассудок от несмолкаемого тиканья часовых стрелок.
Равнодушное солнце било в глаза Андрея, из-за чего все выглядело неестественно размытым и ярким. Позолоченное кадило, которым размахивал священник, мелькало взад-вперед перед нечеткими лицами собравшихся людей, тесным кругом обступивших могилу с простеньким деревянным крестом.
– Сегодня мы прощаемся с Денисом, сыном рабы Евгении и раба Андрея, – неожиданно для всех объявил священник, и Казанцев заметил несколько взволнованных перешептываний в толпе. Он сделал шаг вперед, и все наконец-то обрело резкость. Он увидел коллег с работы, среди которых стояли Чадский и заплаканная Надежда Анатольевна, увидел своего отца, стоявшего чуть поодаль, и Женю в одежде священника, державшую в руке кадило. Андрей опустил глаза на деревянный крест с прибитым к нему снимком УЗИ.
– Я должен что-то сказать? – Испуганно пробормотал он, оглядывая молчаливую толпу, – не знаю, с чего начать…мой сын был бы…
Надежда Анатольевна всхлипнула, и Чадский ободряюще похлопал ее по плечу. Женя-священник укоряюще посмотрела на него, и Казанцеву захотелось немедленно провалиться под землю.
– Он был бы… – мужчина поднял глаза, встретившись с непроницаемым лицом Жени, – он был бы самым лучшим ребенком на свете.
– Херня это все! – Выкрикнул его отец, не поворачивая головы, – скажи нам, кто виноват в его смерти!
– Скажи! – Сквозь слезы прокричала Надежда Анатольевна.
Казанцев побледнел и сделал шаг назад дрожащими ногами.
– Скажи, Андрей, – прошептала Женя, – Андрей. Андрей!
Кто-то тронул его за руку, и Казанцев дернулся.
– Андрей, – повторила Женя шепотом, – хватит трястись.
Казанцев перевел взгляд на деревянный крест с черно-белой фотографией Кости Воронова в центре, и понял, что на нем намокла одежда. Мужчина поискал в толпе Надежду Анатольевну и коллег с работы, но встретил незнакомые лица школьников и еще нескольких взрослых, среди которых он заметил родителей Кости. Священник закончил молитву и гнетущим взглядом оглядел собравшихся людей, задержав испытующий взгляд на Андрее. Мужчина поежился и с трудом подавил рвотный позыв.
***
– Чертово солнце, – прошипела Анна Владленовна, переминаясь с ноги на ногу, – все глаза проест, ей-Богу.
– У нас все-таки траур, – буркнул в ответ Алексей Петрович, опустив глаза, – могло бы и не светить так ярко.
