Собеседник встал и взял трость.
– Никогда не поверю, Бруно, что вы не сможете вскрыть какой-то там бронированный шкаф, – остановил его Кюла.
Старик в черном пальто пожал плечами.
– Тогда зачем я рисковал в доме миллионера Боудермюллера? Когда в лаборатории обнаружат пропажу, он своими руками вытрясет из женушки все подробности!
– Да потому, мой junger Freund, что шкаф этот, – фирмы «Сименс-Шуккерт». У него нет глупостей с часовым механизмом, который можно открыть, слушая щелчки докторским стетоскопом. И порох в скважину не засыпешь. Если замок открыли чужим ключом, или другим способом, -электрическая цепь замыкается, в соседнем полицейском участке на Кайзер Аллее звучит звонок. Технический прогресс. Так что, мой милый Павел, – будь вовремя, и с двумя масками.
Бруно повернулся и, шаркая подошвами, побрел прочь.
Кюла остался греться на солнышке, рассуждая о том, как ему повезло со старшим товарищем.
Потом он поднялся, осмотрелся, и пошел к машине, она осталась у ограды парка.
Сел в нее, завел двигатель и влился в городскую толчею.
Карл двигался от Потстдамской площади к Фридрихсхайн. Его Форд плыл в потоке автобусов, лошадиных повозок и мотоциклетов. Иногда движение замедлялось до голубиного шага. Тогда он смотрел по сторонам, – на тротуары, лавки и памятники.
Карл Кюла не считал себя сентиментальной тряпкой. Он жил в Берлине более восьми лет, и успел полюбить город. Но сейчас он с болью и разочарованием видел катастрофические изменения, которые принес экономический кризис. Тысячи безработных, выброшенные на улицы, слонялись в поисках еды. Нищие терлись у стен домов. Их становилось все больше и больше. Они сидели в покорном безразличии, а позади, в громадных зеркальных витринах громоздились дирижабли свиных колбас, громадные головки сыра, пирамиды консервов с паштетами и фруктами. На углу, в магазине «Модишер херр» безголовые манекены щеголяли смокингами. Котелки и безупречные фетровые шляпы каскадами висели на крюках. А под ними сидел нищий в офицерской форме, без ноги, и просил на кусок хлеба.
Форд пересек Шпрее через Паласбрюке.
Тут же он попал в гигантскую пробку перед Краухштрассе.
Форд стоял под сенью желтого трамвайного вагона, возвышавшегося над спортивной машиной, словно песчаный холм. Карл поднял голову и встретился глазами с пассажиром в темной шляпе, глядевшим на него сверху из трамвайного окна. Человек не старый, может, ближе к тридцати пяти. Пассажир жевал губами мятую сигарету и с вялым интересом рассматривал новехонький автомобиль. Когда он понял, что водитель Форда уставился на него, человек в шляпе едва кивнул, – то ли одобряя машину, то ли просто из вежливости. Потом колеса трамвая взвизгнули, и вагон сдвинулся с места. Карл еще раз взглянул на окно трамвая, но человек в шляпе уже не смотрел на улицу, а уткнулся в газету.
Карлу Кюла пришлось объехать Силезский вокзал по Лангештрассе, и здесь он попал еще в большую пробку.
Плакат на фонарном столбе, чуть выше уровня машины гласил, что на Херманшторплац Немецкая национальная народная партия Гугенберга проводит митинг. Объявление так же сообщало, что на митинг приглашен герр доктор Геббельс, для выступления и последующей дискуссии. До начала мероприятия оставалось более четырех часов, но поток людей, стекающихся со всех сторон столицы, уже мешал движению. Много было членов СА, рядовые эсэсовцы, многие, – с плакатами за Немецкую народную партию, – так что митинг предстоял жаркий.
