От тюрьмы Шмутциге спасло лишь то обстоятельство, что он был прав, задерживая отпрыска депутата. И растление малолетних, и наркотики, и все остальное имело место. Многие в полиции поддержали Циммермана, а часть шупо* (полицейский на сленге, коп) сами были не прочь придушить молодого негодяя.
В берлинской полиции, с одобрением отнеслись бы к «сильной руке» во власти, что дала бы приказ стражам порядка очистить улицы. В результате дело с большим трудом замяли, но детектив Отто Циммерман оказался на улице.
Мысли старшего детектива прервал топот многих подошв. Он поднял голову.
По проезжей части шел отряд наци. Развевался черный флаг с красным символом в круге, рослые парни с крутыми затылками молодцевато держали шаг. Черные рубашки, галстуки, блистающие сапоги, все аккуратно и по ранжиру. Немногочисленные прохожие останавливались и смотрели на СС. Большинство из них не могли сдержать улыбок, многие кричали «Да здравствует!», кое-кто вытянул руку в приветствии.
Клюг поймал себя на том, что одобрительно усмехается. Вот такие крепкие ребята и нужны, чтобы навести порядок, очистить страну от гнили либерализма и жидовской олигархии!
Он пересек Трептов, пересек Шпрее и в конце концов оказался на Штралау.
Маленькое серое здание больницы «Алмосен Готтес» на Крахтштрассе, окруженное голыми ореховыми деревьями, походило на картонную коробку с прахом, вокруг которой в горе вздымали костлявые руки все еще живые старики. Внутрь вела лестница с ветхими деревянными перилами, ступени вытерлись от тысяч шаркающих ног.
В маленьком вестибюле, где на полу в шахматном порядке лежали неровные голубые и кремовые плитки, в трещинах и изношенные по краям, Клюг показал свою бляху на ремешке толстой сестре милосердия, сидевшей за перегородкой? и спросил:
– Циммерман? Его привезли вчера позднее полуночи.
Сестра ласково взглянула снизу вверх из окошка в узорчатой стеклянной перегородке:
– Восьмая палата. Похоже, он пришел в себя.
Она указала рукой вглубь коридора и приветливо улыбнулась, словно пухлая мадонна в рамке. Румяная, с ямочками на щеках, она радовала глаза.
– Спасибо.
Отто Циммерман действительно находился в уме и, что важно, при памяти. Увидев Клюга, он подобрался, сел повыше, и тревожно блеснул глазами.
В маленькой палате, кроме кровати, узкого шкафа и ночного столика, ничего не было, да и не поместилось бы.
– Доброе утро, герр Циммерман, – поздоровался детектив скучно.– Как вы себя чувствуете?
Он сразу же решил показать, что считает Шмутциге обыкновенным, цивильным потерпевшим, и ему никого дела нет до его полицейской службы в прошлом.
– Доброе, – прохрипел Циммерман.
Клюг огляделся. На большом окне, нижнюю часть которого замазали мелом, болтались на сквозняке белые занавески.
У частного детектива вокруг глаз залегли черные круги, словно у актера из «Усталой смерти» Ланга. Повязка сидела на голове шлемом, в котором, к счастью, не забыли оставить отверстия для глаз и рта. Пахло карболкой, сортиром и тушеной капустой.
Старший детектив взял у стены стул с прямой спинкой и дерматиновым сиденьем, отнес его к койке.
– Можете говорить?
Отто после короткого колебания осторожно кивнул.
– Тогда, чтобы вас сильно не утомлять, самый важный вопрос. Что вы делали вчера у пивной «Золотая Брага»?
Циммерман закрыл глаза.
– Я имею право не отвечать. Гулял.
Клюг невозмутимо осмотрел на бинты. Потом вздохнул:
