– Гони в сторону Черни! – а сам спрыгнул с телеги и помчался по ржаному полю в сторону Первой Барабишки[15].
Пробежав метров десять, он лёг на землю и затаился. Вслед за телегой проскакали два всадника. Никеша вскочил и рванул к логу. Преследовавшие колчаковцы через полверсты догнали телегу. Увидев пацана, они остановили лошадь и грозно спросили:
– Где мужик, который ехал с тобой?
– Спрыгнул возле поскотины, – испуганно ответил мальчик.
Колчаковцы выругались, развернули коней и поскакали обратно.
Никеша пробежал версты три, было жарко, очень хотелось пить. В Колосовском доме[16] напился холодного кваса и помчался дальше к укрытию, в котором прятались дружинники. Время было обеденное, все кушали и пригласили Никешу. Он плотно поел.
Отряд, присланный в Фунино, был карательным. Колчаковцев раздражало сопротивление местных жителей. Произошедшая стычка с Никешей стала поводом, они рассвирепели. Первым заполыхал дом бабы Нюры, потом подожгли другие, хозяева которых оказывали какое-либо сопротивление. В сухую жаркую погоду дома занялись как свечки. Огонь перекидывался на соседние постройки, хозяева бегали около пожара, женщины причитали, мужики ругались, но ничего не могли сделать. Половина домов в Фунино сгорела. В основном пострадала южная часть села. К вечеру каратели уехали, оставив тлеть головешки. Полсела враз стали погорельцами.
В час ночи Никеша проснулся от сильной боли в животе и начал кричать. Испуганные друзья решили увезти его к родителям. Дом Захара каратели не сожгли. Он надел георгиевские кресты, умоляя пощадить и не поджигать его постройки. Офицер, командовавший отрядом, смилостивился. Благо колчаковцы не знали, что Никеша – его сын, но коня, домашнюю живность и другие припасы они забрали.
Днём для Никеши истопили баню, вроде полегчало, он стал меньше кричать и биться. Ночью попросил:
– Мам, дай попить.
Агафья усадила его к спинке кровати, подала туесок с водой. Никеша взял его в руки. Мать отошла в свою спальню, легла и стала ждать, когда он напьётся. Не дождавшись, Агафья подошла и по позе Никеши, по тому, как неестественно он откинул голову и вытянулся, поняла, что сын умер. Агафья истошно закричала, вскочил с постели Захар, зажгли лампу. Опрокинувшийся туесок лежал на коленях Никеши. Его широко раскрытые глаза смотрели на мир, который он покинул в двадцать неполных лет…
После смерти любимого сына Агафья сильно сдала, как-то враз постарела, сгорбилась, виски окрасились сединой. Куда-то девалась её строгость, властный голос. Никеша был её надеждой и опорой, которому она планировала доверить свою старость, но судьба распорядилась иначе.
ВСунгае всех престарелых мужчин звали дед, добавляя при этом фамилию: дед Селиванов, дед Речнев, дед Волосухин, дед Комиссаров. Деда Егорки – Михаила Ивановича Палина, тоже все звали дед Палин. Его внешность говорила, что предки были татарами: чёрные волосы, монголоидный разрез слегка прищуренных глаз, смуглая кожа. Он был среднего роста, с кривоватыми ногами кавалериста, возможно, от того, что с лошадями имел дело сызмальства.
Дед Палин был женат трижды. Первой женой была кареглазая, черноволосая красавица Наташа Рыкова. В 1911 году они поженились, а в 1919 г. на Юрьев день родился отец Егорки – Юрий.
С началом Гражданской войны на Алтае Михаил, не раздумывая, вступил в партизанский отряд Рогова. В русско-японскую войну Григорий Рогов служил в одной роте с Иваном Палиным, а после войны приезжал к Асфату, передал медальон погибшего Ивана и рассказал, как это произошло. Собственно, дед Асфат и подтолкнул Михаила к такому решению. Михаил был партизанским разведчиком, непосредственно в боевых действиях участия не принимал. Мотаясь по близлежащим деревням и сёлам по выдуманной надобности, он выяснял где стоят «белые», сколько их, куда двигаются. Информацию через связных передавал в отряд.
