Подумать только! Мне идёт эта гадость?
Снова поглядев на брачный узор, я фыркнула. С радостью бы срезала вместе с ним кожу, наплевав на боль, да только это не поможет. Если Трари не подскажет, что делать, то даже не знаю…
Я обернулась украдкой – горе-муж держался на почтительном расстоянии. Шагал, думая о чём-то своём, серьёзный и даже мрачный. Что творится в его голове? Всё ещё лелеет мысль о моём убийстве?
Почувствовав мой взгляд, он поднял глаза. При дневном свете они казались не такими уж чёрными, скорее, тёмно-карими. Раньше я считала, что этот цвет некрасив, но южанину он удивительно шёл. А эти огненные всполохи, что порой вспыхивали в зрачках?
Я устало моргнула и потёрла ноющие виски. Да, отдых не помешает. Как и еда.
Чем дальше мы шли, тем больше попадалось мелких озёр. Круглые, как монетки, и прозрачные, как слёзы, они поблёскивали в свете заходящего солнца. Скоро стемнеет, надо готовить ночлег. Меня бросило в пот, стоило подумать о том, что предстоит провести бок о бок с врагом ещё одну ночь.
Да я спать спокойно не смогу! Буду всё время ждать подвоха.
У одного из ручьёв мы остановились. Я наконец-то утолила жажду, а он...
Ловил рыбу прямо руками. Сбросил плащ с нагрудником и стёганой курткой, оставшись в одной рубахе. Стоя за его спиной, я увидела знак на задней стороне шеи – солнце с лучами, похожими на наконечники стрел.
– Что значит твоя татуировка?
Он обернулся, посмотрел вопросительно, а потом лицо осветилось догадкой.
– Ты про солнце? Это знак Сынов Огнеликого. В ордене всем мальчикам её ставили. Это особая магическая печать, помогает управлять огнём и показывает принадлежность к братству.
Сложив руки под грудью, я задала давно волнующий вопрос:
– Твой Огнеликий бог велел тебе убить меня? Сколько ты собираешься молчать? И кто ты вообще такой?
Он улыбнулся, покачивая в руке крупную блестящую рыбину. Успел достать, когда бедняга заплыла в ловушку из камней.
– Я это я, – и, ехидно прищурившись, добавил: – Твой муж.
– Ты чудовище! Чтоб тебя волки задрали, – выплюнула и зашагала прочь, сложив пальцы в кулаки. Так бы и дала в лоб!
– Выражаешься совсем не как княжна, – долетел до меня его голос.
– Привыкай!
Да, я не какая-нибудь южная птичка, что нежно щебечет и просяще заглядывает в глаза. Меня голыми руками не взять, и говорить я буду так, как посчитаю нужным. Я росла среди мужчин, а они не всегда сдерживались в выражениях. Доброта, мягкость и женственность – это слабость. Урок я хорошо усвоила.
Вскоре нашлось занятие поинтересней, чем наблюдение за горе-мужем. Долину усыпали приземистые кустики льдяники с мелкими кожистыми листьями и круглыми тёмно-синими ягодами. Они созревали прямо перед наступлением зимы: вязкие, с привкусом хвои, но очень питательные. За тёплое лето и осень льдяника собирала солнечный свет и соки земли, но считалась полностью созревшей после прихода первого снега. В детстве мы льдянику очень любили, бежали собирать наперегонки. Вспоминать это беззаботное время было и сладко, и больно – в груди натягивались незримые струны, грозя порваться и ранить до крови.
Когда карманы рестра были заполнены спелыми сочными ягодами, я нарвала сухой лозы и сплела небольшую корзинку. Пришлось на время забыть об обиде и принять пойманную муженьком рыбу – две жирных форели и одну мелкую треску. Солнце уже почти село, и путь до каменной гряды, раскинувшейся вокруг долины полукольцом, мы преодолевали быстрым шагом и в тишине. Тревоги этих дней измотали меня и выжали все силы, я мечтала лишь об одном – лечь и закрыть глаза. И пусть мне ничего не снится.
