– Птица какая-то, – ответил он, глядя на неё.
Она рассмеялась и покачала головой. Тонкая прядь золотых волос упала на её лицо.
– Почему ты смеешься?
– Просто это так забавно. Мы с вами даже не знаем, как называются такие птицы. I mean, I know what’s an eagle, a duck, a lark, a swan…27
– По-русски можешь?
Милана взглянула на него и кивнула.
– Это соловей? – вдруг спросила она.
– Может, соловей. Какая, в сущности, разница?
– Ну, да, на нём не заработаешь, – согласилась она.
Звон денег нарушил гармонию мыслей. Ненужный звук – не о нём эта ночь.
– У тебя необычный акцент, – отметил он.
– Спасибо, – она улыбнулась.
– Нравится быть необычной?
Её улыбка стала ярче, отражая искры, засиявшие во взгляде.
– Как-то само собой получается, но я уже привыкла.
– А для меня в новинку, – признал он.
– Что? – она посмотрела на него.
– Ты.
– Por que? – спросила она. – То есть, почему?
– Девушки в твоём возрасте, да и не только девушки… всё твое поколение состоит из таких, как мой сын. Вы тратите, вы кайфуете, вы не хотите работать.
Она гордо пожала плечами.
– Вы обобщаете.
– Я знаю, о чём говорю. Ты исключение из этого примитивного правила.
– Воспитанного вами, – мягко поддела она.
– Дерзишь, – он улыбнулся.
– Моими губами говорит правда, и не моя вина в том, что она такая дерзкая. Вы же не станете обижаться? – она посмотрела ему в глаза.
Её губы алели невинной искренностью.
– Красивым девушкам многое прощается, – улыбнулся он. – Тебя, я вижу, хорошо воспитали родители.
Милана улыбнулась в ответ и отвернулась, вновь обратив глаза к небу.
– Папа с мамой? – мягко спросила она и покачала головой, волнуя свои золотые волны волос. – Воспитали, да. Своим отсутствием. Меня воспитала жизнь и, как бы сложно это ни было признать, Аркадий.
– Жизнь? – с улыбкой переспросил он, дивясь её манере говорить.
– Да, самый чёткий учитель – и поощряет, и наказывает, – пояснила она.
– А чему может научить мой балбес?
– Он не балбес, – вспыхнула она.
– Позволю возразить.
Милана вопросительно посмотрела на него.
– Он ещё долго будет зреть.
– Perhaps, – сказала она. – Но он – любовь всей моей жизни, и потому мне некуда спешить. Видите ли, я планирую прожить долгую жизнь.
Он рассмеялся, пленённый её юмором и откровенной смелостью. Так прямо говорить о чувствах может либо тот, кто никогда не знал любви, либо тот, кто не боится быть влюблённым.
– Хорошо, что вы отправили его учиться в Англию, – сказала Милана с улыбкой. – Давно хотела вас за это поблагодарить.
– Твоё счастье – лучшая благодарность.
Милана скользнула по нему быстрым взглядом, затем посмотрела в глаза.
– Я верю в него, – сказала она. – Дайте ему шанс проявиться.
– В Лос-Анджелесе, что ли?
Она кивнула, проведя кончиками своих длинных тонких пальцев по бледному парапету.
– Он там не будет учиться. Там клубы, море, расслабуха.
– Я знаю, – кивнула Милана. – И в Лондоне тоже не будет учиться, там ещё сложней. Всё идёт от внутренней мотивации.
– И откуда у тебя эта мотивация? – спросил он, повернувшись к ней со всем вниманием.
– Хочу, чтобы за моим именем стояло что-то, кроме того, с чем я рождена, – подумав, сказала Милана. – Не хочу быть просто Смоленской.
– Красивый бунт, – улыбнулся он.
Она опустила глаза.
– Вы правы, бунт. И смысл жизни, заодно.
– Ну, непростая Смоленская, скажи, почему тогда я должен отпускать его в Лос-Анджелес?
– У него тоже бунт, – Милана улыбнулась. – Он ещё сам не понял, чего хочет, так пусть попробует то, о чём мечтает. Может, оттолкнётся от неудачной попытки, может, наоборот, найдёт там своё призвание. Только пусть он сначала заработает!
