Значение одушевленности в этой системе норм и правил, а также табу и ограничений, является базовым определением универсальности телесного кода. Жизнь живых существ, развертывающаяся вокруг человека в разных формах и проявлениях в качестве объективированных априори, т.е. заданности, понимается как самодостаточное и избыточное бытие. Оно предъявлено сознанию как кормящее тело, воплощающее собой функцию видимости, досягаемости и озабоченности существованием. Эта дискретная функция «жизнеобеспечения» осуществляется вполне автономно во множестве форм своих возможностей, суть форм жизни и способов существования одушевленных миров, причастных друг другу и зависимых друг от друга. Сети проникающей эти миры взаимности определяют и бытие человеческого мира. Они суть энергии, дела (функции и обязанности), а также права и свободы, занимающие живое, обнимающие и связывающие живое в «круги жизни» или «жизненные миры».
Высокая плотность этих сетей обусловливает тотальность заключающего человека универсума, предопределяет жесткость внутрисоциальных отношений и их детерминизм вплоть до полного смешения субъект-объектных характеристик. Следствием этой тотальной связности – непререкаемость авторитета традиции, которая вся – воплощение живой ткани социальности и принцип всеобщей связи, которую предвосхищает претворенное в ландшафте и слитое с социальностью сакральное тело тотема.
Ландшафт и тело тотема
Термины «тотемизм» и «тотем», отмечает О.М. Фрейденберг, – вполне условны и восходят к первобытной дородовой архаике. «В науке этим термином было названо своеобразное явление у нецивилизованных народов – объединение коллективов по признаку не кровного родства, а принадлежности к одному тотему – животному или растению, которое являлось якобы их общим родоначальником. <…> Основная черта так называемых тотемистических представлений – слитность в них внешней природы и человеческого общества, с одной стороны, и с другой – слитность в них единичности со множественностью. <…> В силу нерасчлененности субъекта и объекта, природа и люди кажутся зверьми, растениями, камнями; это зависит от того, чем коллектив занимается, что более всего находится в поле его зрения. Конечно, о кровном родстве еще не может быть и речи. Вожак с людским коллективом представляется тотемом, это значит, в переводе на наш язык понятий, единично-множественной видимой природой – светилом, зверем, камнем, растением».11
Этот способ мировосприятия непосредственно связан с определяющей на ранних этапах культурогенеза функцией «правополушарного типа мышления»12. Благодаря последней оформляется эйдетическая матрица (образное мышление), в которой осуществляется эпигенез «символической формы». С позиций когнитивной психологии «восприятие обычно начинается с размытого, недифференцированного целого, которое постепенно модифицируется и разрабатывается…».13 «Первичная, биологически-значимая ориентация в мире происходит по контурному очертанию предмета, по его нерасчлененному абрису. <…> Правополушарное мышление – это мышление, ретуширующее демаркационные линии между вещами. Затушевывание специфики отдельных фрагментов позволяет «схватывать» и оценивать ситуацию в целом, без детального анализа составляющих ее элементов».14 В расплывчато-иррадиирующем образе признаки вещей «скользят и колеблются», незаметно переходят друг в друга. Для правополушарных образов характерен неустоявшийся, зыбкий способ кодирования информации. Эти особенности и рудименты первобытного мышления, обусловлены культивированием архаическими и традиционными культурами образно-ассоциативного, т.е. «правополушарного типа мышления». Речь идет об особом способе восприятия и обработки информации, имеющем отношение к регистрации аффективных впечатлений с отложением памятью последовательных зрительных рядов – образов-ощущений. Такие ряды фиксируются мифом и сохранятся на стадии родовой и позднее территориальной общественной организации в качестве социальной памяти.
