Сущность зла - страница 34

– Добрым дядюшкой, который одевается Дедом Морозом. Но горе тому, кто его разозлит.

Вернер хлопнул себя по коленям в знак одобрения.

– Умеешь ты сказать, Джереми. Добрый дядюшка, которого лучше не злить. Ты его разозлил?

– Был к тому очень близок.

– Он настоящий мужик. Жесткий. Обязан быть таким, по крайней мере, когда носит форму. Но если бы тебе довелось обменяться с ним парой слов, когда он не на службе, ты бы увидел человека умного, здравомыслящего и очень занятного.

– Чем он занимался в восемьдесят пятом?

– Служил в Лесном корпусе простым егерем. Начальником тогда был Командир Губнер, он умер через четыре года, как раз перед тем, как рухнула Берлинская стена. В марте с ним случился первый инфаркт, и Макс, еще совсем мальчишка, должен был взвалить на себя всю работу. И вот он входит ко мне, лицо совсем юное, глаза как у побитого пса. Насквозь промок под дождем. От волнения места себе не находит. С ним – Ханнес и Гюнтер. Я знал обоих, и вид их не предвещал ничего хорошего. Впустил всю компанию, предложил выпить по капельке для согрева. Они отказались. Знаю, это смешно звучит, но то, что они отказались выпить, меня напугало по-настоящему.

– Почему?

– Макс был еще молод и в отсутствие Командира Губнера чувствовал на себе груз ответственности, особенно в такую погоду. Но Ханнес и Гюнтер не были сопляками. Часто мы получали неожиданные вызовы среди ночи, нам это не было в новинку. Дровосеки, не вернувшиеся домой до темноты, пропавшие дети, пастухи, провалившиеся в овраг, все такое прочее. Ханнес и Гюнтер всего навидались. Особенно Ханнес.

Я наконец уловил связь.

– Ханнес. Ханнес Шальтцманн, – пробормотал я. – Отец Курта?

– Он самый.

Я закрыл глаза, пытаясь переварить услышанное. Попробовал вообразить, что должен был испытать Ханнес Шальтцманн, когда обнаружил тело сына. Откинулся на спинку стула: жар, исходящий от камина, припекал бока.

– И потом, Гюнтер никогда не отказывался от стопочки. Особенно из моего специального запаса. Кстати, не выпить ли нам?

Он не стал дожидаться ответа.

Поднялся, принес бутылку. Звякнули стопки.

– Специальный запас. Граппа, сделанная по столетнему рецепту дома Майров. Наверное, когда-то мои предки были богаты, но с тех времен остались только отличные рецепты. Но я, собственно, и не жалуюсь.

– Почему ты решил, что они были богаты?

– Из-за фамилии. Майр. Это означает «зажиточный». Многие немецкие фамилии что-то означают, чаще всего профессии. Майр на местном диалекте Майер, землевладелец. Шнейдер – портной. Фишер – рыбак. Мюллер – мельник. А твоя фамилия что-нибудь значит?

– Я американец, – заявил я, чуть мягче, чем Брюс Уиллис. – Наши фамилии ничего не значат.

Вернер закупорил бутылку и протянул мне стопку.

– Граппа, настоянная на перчике. Произведена, разлита по бутылкам и проверена здесь присутствующим Вернером Майром.

– За старые истории, – сказал я.

– За старые истории, – кивнул Вернер, – которым лучше оставаться в прошлом.

Жидкий огонь. Пламя, прокатившись по венам, погасло, и жар сменился мягким теплом в груди; язык приятно пощипывало.

Вернер откашлялся, вытащил сигарету из моей пачки и продолжил рассказ.

– Это Ханнес поднял тревогу. Весь день он провел вне деревни, по работе, а вернувшись, узнал от жены Хелены, что Курт с друзьями решили устроить пикник на Блеттербахе. Взяли палатку, значит, планировали ночевку. Вначале Ханнес не волновался. Хотя они и не разговаривали с тех пор, как Курт переселился в Инсбрук, Ханнесу было известно, что сын свое дело знает. Он работал в Спасательной службе, и, хоть это и не так, мы, спасатели, себя считаем кем-то вроде элиты гор. Во всяком случае, мы не чета многим, умеем видеть, а значит, предвидеть опасность.