Сушкин дом… на Мухиной горе - страница 2



Их же тени ушли прочь,
А когда я проснулся, выпал черный снег,
Погрузив меня в млечную ночь.
Небо стало землею, земля стала прахом,
а я слепо вошел в мир навязанных тем,
Где остался лишь шаг от тревоги до страха,
Где царила свобода, ведущая в плен.

«Бессонные ночи…»

Бессонные ночи…
Безумные дни…
Кто знает что там —
Тому не нужно, что здесь.
На саже бархатной камни росы
Смолой заплаканной липкая лесть…
В открытом омуте плачущих глаз
Горит недоступный рукам алмаз.
И нет больше счастья, и знакомая боль,
Храня никому ненужную роль,
Пытаясь встать с колен во весь рост,
Ломает еще недостроенный мост.
На зернах посеянных серый гранит…
Кто помнит, что будет – тот найдет, что имеет.
На глиняных досках невидимый текст —
Для ослепших глаз, для рук до небес.
В открытом окне – неба кусок,
На ржавой лопате – земли глоток,
И старая ноша уже нелегка…
Когда-то кормила, теперь слегла.
Она жаждет крови, чтоб вновь прорасти,
Но что, кроме смерти, ее может спасти.
Слезы отдавших – для жажды грядущих.
Кто не пил нужды – засохнет в достатке.
На руке вчера ночью был след от звезды,
Сегодня, с утра, здесь чисто и гладко.
Звучит совсем неизвестная тема,
На свалках пустое собрав в тело.
Она начинает снова войну,
Она призывает снова ко дну.
И в каждой ноте угроза и страх.
Бессонные ночи, безумные дни…
Конец всему в начале начал,
И вновь в аккорде зародыш любви…
6 часов утра
11сентября 1991 года

Блаженная Маша

На улице – ночь, на улице – дождь.
Наше время пришло и стерлось о стены
Закрытых домов, забытых больниц.
Этот поезд ушел по разорванным венам
В городе черных пределов сожженных границ.
Ненужная скорбь дворянских подвалов,
Продажная совесть чиновничьих сук,
Невинная дочь порочного бала,
Опущенных глаз, но поднятых рук,
Пошла по рукам, но этого – мало…
Бездомные дети забытой Трубы,
Того нет в живых, а этот – нигде,
Хранители блеска пропащей звезды
Нашли свой покой в нескончаемом сне.
Блаженная Маша, молись за них,
С нелепой походкой прячущих лица,
Им дали возможность мечтать и летать,
А также право первым разбиться…
Теперь есть единственный шанс —
Пропасть в этом долгом пути
с Востока на Запад.
Проститься, простить и в бездну уйти
С увядшим цветком из ослепшего сада.
Эта чаша будет испита сполна.
Не за грош пропадешь, и чья в том вина,
Что, может быть, завтра начнется война.
До этой воды не хватило корней
У ваших отцов и у наших детей.
декабрь, 1991 г.

«Мне б не молчать, а плакать…»

Мне б не молчать, а плакать,
Оторваться от земли и взмыть,
И струной дождя, от ветра рваной,
Зазвучать, а после взять и смыть.
Убежать в разорванную осень,
Зарекаясь на обратный путь,
Не найдя прощения средь сосен,
Навсегда рябиною уснуть.
И инок в печальном отпеваньи
Тихой ночью вспомнит обо мне:
Не был я ни в тюрьмах, ни в изгнаньи,
Но не выжил я в своей беде.
Завязал глаза и в пляс пустился…
С колокольцем лепры во весь рост,
Призрак ждал, а я так открестился
И пришел с молитвой на погост.
Я искал и звал тебя, но тщетно,
Видно, не судьба нам вместе быть.
Видел я во сне твой мир запретный,
Только, как пройти, забыл спросить.
Может, где-то там в безумной сини
Мы найдем себе покой и смысл,
И лазурный иней на могиле,
Тая, нас на смерть благословит…
декабрь, 1991 г. Ночь.

Оксане Серебряковой посвящается…

Я сжег свои письма и ключ потерял,
И сделал петлю из концов и начал.
Отмерил три метра под полной Луной…
Опять эта осень лезвием в мозг,
И тихий мотив, безымянный родной…
Там не было песен и не было роз…