Сушкин дом… на Мухиной горе - страница 4
«Здесь вода, а берег там,
И уйдет беда, не оставив след,
Но одна из ста примет
Вам укажет след.
Этот след нельзя терять,
Чтобы вновь не повторять,
Чтобы детям мирно спать,
Чтоб увидеть и узнать,
Не продать и не солгать,
Не предать и не распять.
На хрустальный утес
Лунный свет ее принес.
И молилась она,
Чтоб великая страна
Не забыла отцов,
Не казнила сыновей,
Не ловила птиц
И не ставила сетей.
Чтобы вольному воля,
Чтобы нищему доля,
Чтобы женщине детей
И больным терпенье в боли.
Чтоб озябшим огня
Да и кров промокшим в поле.
И забытый дивный край
Прорастит зерно на камне
И наполнит кровью раны,
И вернется в светлый Рай».
Я зажег свою свечу,
И открыл глаза.
Воском плакала свеча,
И неловким жуком
По щеке ползла слеза.
апрель, 1992 г.
Владимирка
По Владимирской дороге, утопая в грязи,
Мужичок шел убогий со крестом на груди,
Отбивая поклоны и молитву творя
За детей, что в остроге умирают любя.
А вокруг только прах, что оставила нам
Та старуха немая, что идет по пятам,
Всех равняя с травою под косою слепою,
И рожденный цветок будет скошенным в срок.
А за белою стеною идет яблочный торг,
Там меняют кресты на билет в светлый морг,
Там ты можешь узнать – сколько стоит душа:
Литр водки – две Кати, а душа ни шиша.
Эй ты, лапотник русский, дворянин с топором,
С беспредельной душою, да заштопанным ртом —
Под Смоленском ограблен, под Рязанью убит
И в проваленной яме под крестом пьяный спит.
Ну, а в городе стольном
раскупается люд,
И застой стал застольным:
утром пьют, днем блюют,
Ну, а руки хоть в перстнях,
да под камнями кровь.
Каждый день здесь Христос
распинается вновь.
И оглохший звонарь,
превратившись в язык,
Своим телом о бронзу,
как о вражеский штык,
В колокольном вопле
решил умереть,
Чтоб озябшую Русь
своей смертью согреть.
15 августа 1992 г.
Книга увяданий
Я открываю книгу увяданий,
Читаю осени печальное письмо,
Чернила золотом прощальным
И листья букв стучат в окно.
Размыты строчки в лужах бледных —
Разбросанных осколках дня,
И исчезают запятые в кругах
Нелепого дождя.
Письмо горит листвою рваной,
И кисть рябины мажет холст,
И сладкий сок из раны драной
Пьет запоздалый пьяный дрозд.
Письмо не требует ответа
Ни у тебя, ни у меня,
То – эпитафия для Лета
И реквием для Октября.
Размоет дождь сургуч дорожный.
Последний свет мелькнет средь туч,
И по тропинкам осторожно
Скользнет зимы хрустальный луч.
1991 г.
«Когда я пойму себя в себе…»
Когда я пойму себя в себе,
Тогда я найду тебя в тебе.
Когда я останусь с самим собой,
Ты будешь во мне, а я стану тобой.
Я обращаюсь к тебе во мне
И вижу себя, идущим во мгле,
А впереди на воздушных волнах
Мальчик с нервущейся нитью в руках.
О, бледный отрок, ты тоже во мне,
Тобой я иду в проснувшемся сне,
Я слышу твой шаг, я вижу твой вздох,
И слезы неслышно падают в мох…
Искал и нашел,
терял, но не смог,
НЕ ПОМНЮ…
Но было порой золотой —
Бежал от себя, а вернулся
собой…
ноябрь, 1992 г.
Уход в себя
Каждый вечер, подойдя к окну,
я вижу свою звезду.
Каждое утро, выходя из дома,
я смотрю на то место,
Где была моя звезда.
Каждый день
я вспоминаю ее свет,
Каждую ночь
я забываю свою жизнь.
декабрь, 1992 г.
«Закончились болезни лета…»
Закончились болезни лета
для беспризорников-поэтов,
И осень вялою рукой
червонным золотом сорит,
И дождь звенящей бахромой
с утра ко мне в окно стучит.
В кленовом шелке утопая,
Вновь старый парк зовет меня,
И ветер вдруг с дрожащих веток
Срывает бусинки дождя.
октябрь, 1992 г.
Эпитафия
На смерть философа Курганова Михаила…
Мой добрый учитель, мой строгий судья
Похожие книги
