Суверенитет - страница 3

Нет ничего удивительного в том, что буржуазия ныне отказывается от принципов, которыми она пользовалась, идя к власти. Суверенитет разделяет судьбу многих лозунгов, популярных в XVIII в. и ныне свергаемых с пьедестала как «отжившие свое время». Принцип государственного суверенитета как полновластия государства и его неограниченного правотворчества был нужен буржуазии, когда она завоевала власть в государстве и безмятежно пользовалась монополией власти государства, но суверенитет стал не нужен буржуазии, когда возникла опасность использования полновластия государства другим классом против капиталистической собственности. Народный суверенитет был нужен буржуазии, когда она имела возможность говорить от имени еще безмолвствовавшего народа. Но народный суверенитет стал не нужен и опасен, когда народ стал выходить из повиновения. Национальный суверенитет был нужен буржуазии, когда она боролась за создание национальных государств, но он стал не нужен ей, когда она, в лице монополистического капитала крупных империалистических государств, ломает границы национальных государств и попирает права национальностей. Принцип суверенитета теперь становится знаменем борьбы этих национальностей против империалистической экспансии.

В настоящее время отношение буржуазии к принципу суверенитета уже не решает его судьбы. Выросли и окрепли новые социальные силы, подлинные представители прогресса, для которых суверенитет не пустой звук и не непосильная ноша. Это означает дальнейшее развитие принципа суверенитета, дальнейшие изменения как в содержании, так и в формах суверенитета. В этой способности к развитию, к изменениям в форме и содержании и проявляется подлинная жизнеспособность принципа суверенитета.

Противники суверенитета нередко прикрывают свое стремление к ликвидации суверенитета красноречивыми Филиппинами против «абсолютного» суверенитета[2]. Но абсолютного суверенитета никогда не было и не могло быть. Это – категория метафизического порядка или плод воображения. Границы суверенитета существовали всегда; они определялись экономическими условиями, развитием международного общения государств и морально-политическими требованиями исторической эпохи. Эти границы изменялись вместе с изменением всех этих факторов.

Еще задолго до войны некоторые ретивые ликвидаторы суверенитета (например, венец Кунц) упрекали советскую концепцию, отстаивающую «устаревший» «реакционный» принцип суверенитета, в консерватизме. Такое обвинение в «отсталости» раздается и ныне с различных сторон. Но этим нельзя нас запугать. «О, да, – говорил А. Я. Вышинский на II Генеральной Ассамблее, в ответ на выступление Спаака против „реакционной и вышедшей из моды“ идеи суверенитета, – государственный суверенитет – реакционная идея, ибо он мешает „прогрессивному“ движению империализма, шествующего по миру с широко раскрытой пастью и с протянутыми далеко вперед хищными лапами… эту идею хотят вывести из моды, так как сильные капиталистические страны больше в ней не нуждаются, эти страны нуждаются в обратном: в уничтожении как идеи суверенитета, так и самого суверенитета других государств»[3].

Когда речь идет об охране прав и свободы народов, Советский Союз и советская наука не боятся показаться кое-кому «консервативными». На деле эта позиция ничего общего не имеет с консервированием старого, отживающего. Мы не рабы догмы и не фетишисты формы суверенитета. Мы раскрываем реальное, развивающееся, изменяющееся содержание принципа суверенитета, соответствующее новым условиям общественной жизни как в международном, так и в национальном масштабе, требованиям прогрессивного развития человечества. Но именно поэтому советская наука не может уподобиться тем, кто в погоне за мнимой «ультра-новизной» выплескивает из ванны ребенка вместе с водой. «Новаторство отнюдь не всегда совпадает с прогрессом» (Жданов).