– Эй, босоногая, чего ревёшь белугой? Не ты бадейку упустила?
Иванка замерла, спрятав продрогшие ступни под мокрый подол, отёрла рукавом грязное лицо, размазав слёзы по щекам.
– Ага, я так и помыслил, – оборачиваясь, сообщил мальчишка. Его круглое голубоглазое лицо просияло неполнозубой улыбкой. – Да тута окромя тобя и нету никого!
Пустая бадья звонко шлёпнулась о камень возле Иванки, едва не потеряв стягивающий обруч. Вихрастый был с другого берега, где жили мирские, не принимающие кержаков. В ските таких отчего-то не любили, называя нехристями и раскольниками. Иванка понимала, что не может его игнорировать, но и заговаривать боялась.
– Ты, случаем, не нема? – не отставал мальчишка, поёживаясь в мокрой рубашке от резких порывов весеннего ветра.
Заметив пристальный взгляд, он хмыкнул, скривив рот и двинулся в её сторону. От испуга Иванка подскочила, схватила бадью и, не поблагодарим вихрастого, ринулась вверх по берегу. Она понимала, что без воды в скит возвращаться нельзя, но, не могла усидеть на месте.
– Дикарка. Вот и помогай таким, – вздохнул парнишка, обречённо махнув рукой. Он медленно направился к реке и, бросившись щучкой в холодную воду, поплыл обратно к своему берегу.
Спрятавшись за прибрежным кустом, Иванка внимательно следила, как вихрастый, взобравшись на противоположный берег, резво побежал по тропинке и вскоре скрылся из виду.
– Токма бы тятя не узнал, что энтот со мной заговорил, – думала девочка, переступая с ноги на ногу, – Не то выпорет, с него станется. Или, чего доброго, по новой в погреб запрёт, без еды.
Всхлипнув, она спустилась к реке, но в этот раз не стала забираться далеко, а набрала воду почти у берега. Подняв бадью двумя руками, наклонившись в противоположную сторону, чтобы нести было сподручней, поплелась к скиту. Наверху Иванка услышала пронзительный свист и обернулась – с противоположного берега активно махал рубахой улыбающийся мальчишка.
– Эй, босоногая, – прокричал он, – Вдругораз приходи, ждать стану.
Окончательно смутившись от такого внимания, девочка припустила к лесу.
Ночью Иванке не спалось. Она ворочалась на печи под тёплым мягким боком бабушки. Наконец, та не выдержала.
– Чего ерзашь? – пробурчала Агафья, – Спать надобно, а ты ногами егозишь.
– Бабуль… – с сомнением произнесла девочка, – Скажи про маму… Почему её тута не любили, приблудной величали? И меня тоже…
– Ишь чо захотела, – шумно повернувшись к Иванке, ворчала Аганя, – Ладно, слухай, коль пытлива. Приблуда она и есть, подранок! Батя твой её в лесу подобрал, да в избу на собе приволок. Ранена была. То ль медведь подрал, то ль ишо кака зверюга… Оне не сказывали.
– В лесу… – задумчиво прошептала Иванка, представляя окровавленную женщину, которую она не помнила, – Подранок… А далее шо?
– Погодь чуток, – ворчала Аганя, сонным голосом, переворачиваясь на другой бок, – Никодим её выходил. Не убоялся, шо чужачку в скит притащил. Ни роду, ни племени…
– Ни роду, ни племени, – эхом повторила Иванка.
– Не пристало у нас иноверцев привечать, – продолжала бабушка, – Да токма отцу твому хоть кол на голове теши… Женюсь, да и вся недолга! Люба она ему была, пуще родной матери… Да и женился, вопреки обычаям. А потом ты родилась.
– А почто она пропала? Куды? – не унималась девочка.
– Спи, шлында, хватить прядать. Буде утро, будут и песни.
Громко зевнув, Аганя отвернулась к стенке и захрапела. Иванка уставилась в потолок. В голове роились мысли.
