– Откудова в лесу раненна женщина оказалась. Могёт мама тоже с друга берегу? – шептала девочка, чувствуя, как глаза начинают слипаться от усталости.
Бабушкино сопение успокаивало. За печкой тихонько рассказывал сказки сверчок. Иванка зевнула, повернулась к бабушке спиной и погрузилась в тревожный сон.
Казалось, она лишь на миг зажмурилась, а уже первые петухи возвестили о приходе утра. Сруб наполнился гомоном, разноголосым шумом. В мужском углу тятя и его брат Яков инструмент точили. Жена Якова – Катерина, у печи с обедом хлопотала. Их старшая дочь с утра за прялкой сидела, а братья – Ждан с Игнатом котомку собирали, коз пасти. Аганя на подворье птицу кормила. Иванка быстренько соскочила с печи, боясь прослыть ленивой бездельницей. Натянув косоклинный сарафан из грубого серого холста, босая выскочила на двор к рукомойнику. Холодная вода прогнала остатки сна. Подхватив подол длинной рубахи, чтобы не намочить утренней росой, девочка пробежала вдоль забора, распугав гусей.
– Эх, егоза, – хлопнула по округлым бокам Аганя, – Всё бы ристать, да ристать! Поди, лучше, клеть почисть, пока на стол не накрыли.
Иванка послушно помчалась под навес, схватила грабли и принялась за работу. Аганя вскоре присоединилась к ней.
– Бабуль, а те, за рекой… Оне отчего таки…
– Каки – таки? – остановилась большуха, – Тобе-то откель знать? Никак устретила кого из ихних?
Иванка покраснела.
Братья поговаривали, что за рекой нелюди живут. Только… вихрастый был не такой. Девочка вновь и вновь прокручивала в голове встречу с правобережным. И руки у него, и ноги – на месте. И говорит по-нашему. Даже… крест на груди носит, только, какой-то – необычный…
– Бабуль, а почто вы их не любите?
– Вот причапилась, адно репей! – сердилась Аганя, – А чего их любить-то? Чай не сахарны!
– Значит – мы с ними вораги? – продолжала выспрашивать девочка. Совсем не хотелось, чтобы вихрастый был ей врагом.
– Та – не! – отмахнулась большуха, продолжая работу, – Ворага можно в друга обратить, ежели с ним хлеб преломить. А с энтими не выйдет. Одно слово – раскольники! Их жито для нас – хуже отравы!
Иванка вздохнула. Представила вихрастого. Волосы светлые, пшеничные, глаза – голубые, почти как у неё. Две руки, две ноги… Голова на плечах. Не похож он на нелюдя… На врага не похож. Обычный мальчишка, как все. В реку кинулся, стремнины не побоялся. Бадейку достал, просто так, не ради корысти. Ну и что, что живёт на другом берегу? Суть ведь не в береге. Он хороший. И улыбка у него… тёплая. Словно солнышко засияло.
Закончив грести, Иванка вопросительно поглядела на бабушку – не пошлёт ли за водой. Та, перевернув грабли, стряхнула солому и приставила их к стенке.
– Иди, мойся, а то трапезничать пора. Катерина уже несколько раз выглядывала.
Иванка радостно кивнула, бросившись к рукомойнику.
Главным в семье был Никодим, но без большухи за стол не садились. Ждали указания. Аганя неторопливо проследовала в избу, кивнула Катерине и направилась к накрытому столу. Повинуясь её жесту, семья принялась занимать свои места на лавках, согласно праву старшего. Во главе под образами расположился Никодим. Справа от него – Яков с женой. Далее – их дети по старшинству. Слева присели Аганя и Иванка. В центре стола расположился крупный чугунок с кашей из пшена и репы. На чистой тряпице лежал свежеиспечённый каравай, порезанный крупными ломтями. Возле каждого трапезничающего – стакан молока и деревянная ложка.
