Сон Ефима прервал резкий шум. Он уже почти забыл, что где-то на свете есть другие люди, потому как уже больше года не видел ни одной живой души. Мельница находилась вдалеке от дорог, до города было около пяти верст, до ближайшей станицы ровно столько же, и на берег быстрого ручья после смерти мельника (которого по традиции считали колдуном), уже никто не заглядывал. Конечно, в старину все мельники считались колдунами, они были слишком зажиточными и свободными людьми, не ровня остальным, и людей смущало богатство и уединение. Но бывший хозяин этого сада считался, чуть ли не самым отъявленным, особенно после того, как старый казак Бондарь видел собственными глазами (после визита в шинок, конечно же): в лунную ночь с мельничного колеса черти прыгали в воду, как с трамплина. Было ли так на самом деле, или Бондарь донельзя залил свои очи горилкой, или мельник попросил рассказать такое о себе, чтобы отвадить от мельницы любопытных, но к мельнику ходили только по делу и в случае крайней необходимости. Теперь же, после смерти старика, дорожка через сад и вовсе заросла люцерной и боярышником. И вот, резкий шум и говор многих людей заставил Ефима встрепенуться на кровати. Он подошел к окну и сквозь занавески увидел большое скопище мужиков и баб, вооруженных кто чем – от пик и шашек до вил и рогатин. Раздались крики: «здесь он!» и «выходи, вурдалак!». Ефим был не робкого десятка, но неожиданность момента ввела его в ступор. Он не шевелился, глядя через тонкую ткань на народную ярость.
Дверь слетела с петель, в дом ворвались четверо дюжих мужиков, и налетели на Ефима, скрутив его в мгновение ока.
– Эй, вы чего? – только и смог сказать он.
– Сейчас узнаешь, – многообещающе пробасил один над ухом.
Его выволокли на порог и толпа заревела.
– Он, он!!! – раздались ото всюду крики.
– Жги упыря! – заорал кто-то, и несколько голосов подхватило этот крик.
– Что происходит, народ честной? – закричал Ефим, у которого началась паника от обещанной расправы.
– Он еще спрашивает! – заорала, подбоченясь, дородная баба в цветастом переднике. – Кто Зозуле горло порвал и объел всего?
– И Скрынника на части порвал? – добавила другая.
– И Дуду? – подхватила третья.
– О чем вы? – Ефим выпучил глаза на людей.
– Да о том, – сказал один казак, который вязал веревки на руках Ефима. – Мы знаем кто ты.
– Я живу здесь вот уже полтора года, и за все это время не отходил от дома дальше, чем на пару верст.
– Знаем мы эти штуки… – закричал кто-то. – Из петли вывернется, лишь бы жизнь ему оставили.
– Да я православный, простой я! Я не знаю за кого вы меня приняли, – Ефим вложил в эти слова всю убедительность, на которую был способен.
– Врешь! – заорала все та же дородная баба. Ее крик сразу же подхватило несколько глоток.
– Да будь я нечистым, разве ж я смог бы под солнцем стоять? Дайте мне воды святой выпить, дайте я крестное знамение совершу! Сами убедитесь.
Народ поутих, начиная убеждаться, что перед ними обычный казак.
– А что ж ты здесь живешь, раз место проклятое? – заорал кто-то.
– Да, да! – подтвердило насколько голосов.
– Не местный я, пришел сюда полтора года назад.
– И откуда ж ты?
– Я не помню. Помню, чуть не замерз в сугробе, а потом набрел на этот дом, и остался здесь жить, – Ефим был готов на то, чтоб его четвертовали, но он ни словом не сказал бы о Марье. В принципе, он не солгал, его семья осталась верстах в пятидесяти от этого места, и он почти уже ничего не помнил о своей прошлой жизни.
