– Не разбивай головешки кочергой, – наставляла Настасью, младшую сестру Оксаны, мать, хлопоча и помогая обмывать невесту в мыльне[1], методично охаживая дочь мокрым березовым веником по плечам, спине и ногам.
– Почему?
– Нехорошо перед свадьбой! Иначе муж жену бить будет!
– Не буду, мама! – испугалась Настасья.
– Воды на каменку плесни и шайку тащи, да побыстрее!
– Бегу, маменька!
– Не кричи, банник[2] разгневается! Да что ж ты так шайкой стучишь, косорукая! Настена! Обливай давай! Да не меня, глупая! Оксану! Пора уже выходить, невесту обряжать! Не забудь мыло и веник оставить. Краюшку с солью припасла?
– Припасла. Это чтобы баенник кипятком не шпарился и камнями не кидался? А зачем он это делает?
– Характер показывает, хозяином тут себя считает, подношений требует. Зато и хранит от нечисти, и при родах помогает. Ну, все, девчата. Пора нам! – мать поклонилась, глядя на каменку, и произнесла, – Хозяин с хозяюшкой, с малыми детушками гостите к нам в гости! – Мать и ее дочери вышли из бани и поспешили зайти в дом. Пора было принарядить невесту, ведь времени оставалось все меньше и меньше.
……………………………………………………………
– Сейчас будем косу расплетать! Пой, Оксана!
– Коса моя, косынька, коса дорогая, русая, золотая! – запела дрожащим от напряжения голоском Оксана, пугаясь и предстоящего торжества и тем, что предстояло позднее, а именно – первой брачной ночи.
– Рано тебя расплетати и в дальний путь, в дальний путь снаряжати! – подхватила Настасья, сочувственно и восхищенно глядя на сестру. Она ей немного завидовала и мечтала о том времени, когда сама станет главный действующим лицом подобного праздника. Поскорей бы! На нее уже стали заглядываться парни, порой делая непонятные намеки, отчего и щеки, и уши Настасьи краснели до спелого багрового цвета.
– Не жаль мне золота, не жаль чистого серебра, жаль одного: девичьей красы, русой косы. – отозвалась невеста.
– Не плачь, не плачь, душа Оксанушка! Красных девушек не кручини! Не слези лицо белое, рученек не ломай! Не век нам девовати и волюшку распевати. – подхватила подружка невесты Прасковьюшка, с любопытством скашивая глаза на приготовленное приданое.
– Свет ты, коса моя русая; Свет ты, мой шелковый косник! Плети ты, моя невестушка, плети косу мелко-намелко, вяжи узлы крепко-накрепко! – запела низким грудным голосом мать.
Перед глазами Оксаны замелькали, словно кадры из фильма, отдельные эпизоды. Вот приезжает дородная сваха, знаменитая Агриппина Васильевна, чтобы купить-выкупить невестину косу… кланяется величаво, с достоинством… стоит у порога… отдает за косу деньги, а мать с сестрой торжественно выносят невестины наряды – полюбоваться честному народу. Потом берут Оксану под белы рученьки и сажают за дубовый стол…
И тут девушка опять видит лицо Ивана, глаза его с золотистыми искорками, шаловливыми, как Огневушка-Поскакушка из сказов Бажова. Настойчивый звон мешает сосредоточиться, понять что-то очень важное, но сколько ни отмахивайся от него, он не умолкает, зудит настойчиво, нахально, так, что приходится вконец очнуться ото сна, чтобы понять, что уже утро и пора вставать на работу, а причудившееся, было лишь мороком, навеянным необычной экскурсией в Сварожь.
