Иногда получалось убедительно, иногда чуть хуже. Порой накрывало совсем серьёзно и без маминых причитаний. Не хочу кривить душой: были даже мысли вернуться в прежнюю жизнь, но я быстро напоминала себе, почему всё получилось так, как получилось. Я обещала себе быть сильной. Я старалась.
Однако каждый раз, когда определитель высвечивал на экране «Мама», я готовилась к новому кругу ада.
Эти звонки окунали меня в пережитый кошмар: сорванная свадьба, пересуды среди родственников, разрыв с Семёном… Мама во всём обвиняла меня. Не в открытую, конечно же, но намекала всеми возможными и невозможными способами.
И если её недовольство моим переездом я сносила относительно легко, то разговоры о Мурзине задевали за живое. Я уговаривала себя, что между нами никогда не было никакой великой любви. Те отношения мне навязали, у меня просто не было выбора…
И всё же в глубине души понимала: за столько лет Сёма стал мне родным человеком, я доверяла ему, я верила в наше «долго и счастливо». Его предательство в один миг перечеркнуло всё, что было для меня святым. Своим поступком он раздавил меня, оставив пустоту внутри. Пустоту, которую вот уже полгода я тщательно латала, выстраивая себя и свой новый мир по кусочкам.
Я уезжала из Москвы с надеждой, что избавлюсь от ощущения ненужности и брошенности. Кажется, у меня получилось. Нет, точно получилось!..
Но только не во время разговоров с мамой, которые будто бы возвращали всё на круги своя.
Именно из-за этого я старалась реже созваниваться с ней. Она постоянно намекала, а то и говорила прямым текстом, что мне нужно вернуться, что моё место в Москве, что ещё не всё потеряно, что есть смысл хотя бы попробовать вновь поговорить с Сёмой, дать ему хотя бы один шанс…
Но я отказывалась снова подпускать к себе этого человека. Я узнала о нём достаточно, чтобы опуститься на самое дно отчаяния. Так что ни о каком воссоединении с Мурзиным не могло быть и речи.
Мне потребовалось шесть месяцев, чтобы хоть как-то склеить разбитое сердце. И всё же смогла возродиться. Освободиться. Взглянуть на своё внезапное одиночество с другого ракурса и увидеть в нём свободу. Может, если бы не мамины напоминалки, всё зажило бы ещё быстрее…
— Валерия! — словно будильник, зазвенел голос мамы из телефона. — Что это за кресло?
«Ну, отлично, Лера, руки-крюки…» — выругала я себя за неаккуратное движение телефоном.
Да, с мамой мне приходилось следить не только за тем, что говорю, но и за тем, что показываю ей через камеру.
— Дизайнерское, — процедила я сквозь зубы и намеренно отошла в другой угол комнаты, где ничего, кроме белой стены, моя мать увидеть не могла.
— Ну, покажи, Лерочка, — залебезила она, чтобы я всё-таки сделала так, как она хочет.
«Привет, красотка», — выскочило пуш-уведомление в верхней части экрана и тут же исчезло.
Я даже не успела понять, откуда оно взялось, и кто вообще мне пишет. Продолжая слушать маму, я открыла список уведомлений и нажала на странное сообщение. В тот же миг на экране вместо мамы выскочило диалоговое окно «Мамбы».
«Точно, я же вчера свайпнула пару раз», — припоминала я, как сидела до ночи в приложении, и быстро глянула профайл написавшего мужчины.
Антон, тридцать два. Всё бы ничего, но вот это обращение «красотка» наталкивало на неприятные ассоциации. Недолго думая, я отправила «Антона, тридцать два» в бан.
— Лера! Ты куда опять делась? — напомнила о своём присутствии мама.
