– Разумеется, любил.
– Я думала, альфонсу чувства к жертве не на руку.
– Это кто жертва?! И да, если ты не дурак, оно тебе и не мешает. Приятное с полезным, так сказать.
Чего уже барахтаться? Вини проиграла этот бой и собиралась оставшуюся часть пути молча мириться со своим поражением.
– Мне просто интересно, как это возможно, ты уж прости. Вроде не уродина, не снобка… Не думала о фамильцах?
Невеста нахмурила брови.
– Какие у тебя отношения с папой?
– Неподходящий момент. Не находишь?
Отвела взгляд в сторону, беззвучно вздохнула.
Однажды их класс повели в музей, на выставку типографии и публицистики двадцатого – двадцать пятого веков. Вини с интересом разглядывала каждый экспонат. За стеклом с табличкой «нулевые двадцать первого» среди прочей макулатуры лежал раскрытый молодёжный журнал. Она навсегда запомнила фотографию девочки-эмо в рамке из гирлянды мультяшных человеческих черепов и розовых сердечек. Но больше прочего – прямоугольник-сноску. Вернее, текст в нём: «Если тебя имеют – лови момент!». Да, в те времена трэша хватало. Вини не знала, как оно на самом деле, но прямо сейчас чувствовала себя в этом самом угнетаемом положении. Психологическое насилие никто не отменял. Кроме того, Богат уже через год должен её убить. Вот Вини и расслабилась, хотя бы попыталась. Если брыкаться, только больнее будет. Это уже из эротического журнала.
– Они развелись сразу после рождения моего брата. Мне тогда было двадцать три. Папа уехал за границу. Мы не общались. Плохо помню. Не скучаю. М-м, нет. Нет-нет-нет.
Стыдно за болтливость, зато будто камень с души упал. Что уж поделать? Так это и работает.
– Мне мама вообще говорила, что любовь может быть только матери к ребёнку, – выдержала паузу. – Получается, моя жизнь – доказательство её правоты.
Богат задержался с ответом.
– Что же, она не читала тебе сказки? Про рыцарей и принцесс.
– Читала.
– И параллельно доносила тебе эту свою глубокую мысль перед сном? А утром, подавая отцу завтрак, целовала его в губы?
Он уже подумал, что нащупал зерно, но поспешил с выводами.
– Мама стала так говорить только после того, как папа ушёл.
Уголки её губ предательски рвались чуть-чуть вверх, выдавая смущение в приступе откровенности. Встреться она с Богатом случайно по дороге в универмаг, такого бы не случилось. Но он в костюме, она в белом платье, и вместе они идут не абы куда, а во дворец бракосочетаний. Душевная лёгкость тёплым ветром вдохнула в неё жизнь.
– У тебя другое мнение?
– А?
– Не согласен про мать и ребёнка?
На его переносице выступили морщинки.
– С каких пор это аксиома?.. Оставим детей из детдома, как сделали их родители. Им до двадцати6 перекантоваться, только и всего. А если посмотреть на остальных? Не проходит и столетия, как предки и потомки становятся чужими. У всех своя личная жизнь. Будь мама дряхлой и немощной, одной ногой в могиле, цеплялась бы за дитя. И те поддерживали бы своих стариков, зная, что скорее раньше, чем позже, окажутся на их месте. Но теперь-то этого нет.
Богат, как профессиональный собеседник, эмоционально не окрашивал слова, что ручьём текли из его уст. Словно ему это ничего не стоило.
– А… твои мама и па?..
– О, мы пришли! – он вскинул руки, ускорился.
Счёт шагов вверх по ступеням крыльца успокоил. Не первый и не последний раз Богат поднимается по ним. Её вопрос из вежливости породил в его мозгу пугающе отчётливую, гаденькую мыслишку – сожаление о предложении затянуть с похоронами. Утешает лишь то, что они друг другу не никто только на бумаге, за которой сейчас и идут. Злость обнулила прочие приятные моменты разговора. Хуже всего, что Вини сделала это не нарочно. Тыкала наугад, а попала в яблочко.
