Он тихонько встал с постели. Скрипя половицами, прошлепал босыми ногами в ванную. Свет зажигать не хотелось, ведь пришлось бы долго щуриться, привыкая к лихорадочному мерцанию лампочки. В доме было прохладно, несмотря на тление угля в камине на первом этаже. В голове ни одной мысли, сна ни в одном глазу. Он нагнулся к крану, чтобы попить воды.
Как странно пробудиться посреди ночи, когда в мире никого нет – говорят, сон похищает души спящих, – и стоять в полном одиночестве, ожидая рассвет, который вернет привычный и любимый мир.
Окно в ванной комнате запотело. Небо было ясным, светила полная луна. Он поднял руку, чтобы протереть стекло. Рука была загорелая, вся в ссадинах – верных свидетельствах летних каникул с непременными мальчишескими шалостями. Он стер холодную влагу со стекла и долго стоял, рассматривая ссадины, словно уверяясь в существовании того дневного мира, который казался теперь нереальным.
Когда он, наконец, взглянул на темный луг перед домом, ему привиделась удаляющаяся в сторону поля фигурка: бледная, в легком платье, быстроногая и хрупкая.
С этой стороны дома забора не было, поэтому из окон открывался прекрасный вид на далекие холмы, едва различимые даже в ясную погоду, и бесконечное поле, уходящее за горизонт. Там, в поле, покрытом ровной травой, старилось огромное дерево. Никто не мог бы сказать, сколько ему лет и сколько нужно человек, чтобы обхватить его ствол у подножия. Кое-где трухлявые корни, похожие на сизые спины ныряющих дельфинов, высовывались из земли. Но всем в городе строго-настрого запрещалось даже приближаться к нему. Никто из родителей так и не объяснил почему, но они зорко следили за тем, чтобы к дереву не подошел ни один ребенок. Со временем оно приобрело дурную славу и так обросло легендами и страшилками, что желание изучать дерево прошло само собой.
* * *
Он уткнулся носом в стекло. Фигурка шла по направлению к полю, то чинно, то весело вприпрыжку. Белое легкое платье развевалось на ветру.
Он смутно помнил эту фигурку, что-то знакомое было в ее движениях, словно когда-то он уже видел ее или во сне, или наяву, но так много лет назад, что память соткала из нее туман, а время истерло подробности.
На цыпочках он вышел из ванной. Дом крепко спал, покачиваясь на волнах вступившей в свои права осени. Может, весь этот мир качался, точно парусник, когда кажется, что паруса освещают луну и море серебристым светом, а не наоборот.
Он сделал робкий шаг в полутьму, ступая босыми ногами по влажной траве.
Дорожка, протоптанная за лето мальчишками, уходила в поле. Над холмами висели звезды, вдыхая запах неведомых цветов, растущих на вершине. Купаясь в ночной прохладе, цветы поднимали головы и всю ночь говорили с небом, шепотом задавая вопросы, которые не мог бы задать ни один мальчишка. Только цветам были известны тайны и чудеса обманчиво простой жизни.
Он почти нагнал фигурку в белом платье. Девочка быстро карабкалась на старое дерево. Столько прыти было в ее движениях, будто тонкое тело само неслось в высоту, подгоняемое азартом и любопытством. Голые ветви обнимали и поддерживали ее, словно ребенка, только начавшего ходить. Личико девочки сосредоточено, светлые брови сдвинуты, губы сжаты, руки цепко хватаются за выступы в коре.
Он боялся последовать за ней наверх, помня строгий запрет даже приближаться к старому дереву. Она же удобно устроилась на ветке, болтая ногами, озорно поманила его пальцем и, видя его нерешительность, усмехнулась. Что могло бы раззадорить мальчишку больше? Он схватился за ближайшую ветку, уперся ногой в выступающий корень.
