– А что же ее муж все это время? – громко спросил Дугал. – Бога ради, она вообще о нем думает?
– Нам этого не говорят, но… нет. Полагаю, она какое-то время продолжает залатывать страшные дыры, которые появляются на его внешней личине, но она не притворяется, что любит его или даже испытывает к нему хоть какой-то интерес. Она не любит его и не сочувствует ему. Когда мы в следующий раз его видим, Дугал, он наполовину безумен.
– Вот спасибо!
– Ну, растерян. Но какие слова! Они просто льются из него потоком. Само отчаяние. «До слов последних в книге нашей жизни»[21]. Знаете, я всегда поражаюсь тому, что пьеса не становится скучной. Главный герой безнадежен с точки зрения героических образов. Волшебство творят его монологи, Дугал.
– Наверно, так и есть.
– Это правда, и ты это знаешь, – с готовностью сказала Мэгги. – Ты точно знаешь, что делаешь. Правда ведь, Перри?
– Конечно, знает, – сердечно сказал Перегрин.
Они стояли на сцене. В зале не было света, но оттуда донесся голос, сказавший:
– О да, можешь быть уверена, Мэгги: он знает, что делает.
И рассмеялся. Это был Мортен – Макдуф.
– Саймон! – воскликнула Мэгги. – Что ты там делаешь? Ты смотрел репетицию?
– Я только что пришел. Простите, что перебил вас, Перри. Мне нужно было зайти в администрацию по делу.
Дверь в задней части партера открылась, впустив продолговатый луч дневного света, и снова закрылась.
– А с ним что такое? – спросил Дугал, ни к кому не обращаясь.
– Бог его знает, – сказал Перегрин. – Не обращайте внимания.
– Ничего, – сказала Мэгги. – Он просто ведет себя глупо.
– Не очень-то глупо он выглядит, когда я вижу напротив его мрачное лицо с нахмуренными бровями и когда он размахивает своим мечом в нескольких дюймах от моего лица, – с нажимом сказал Дугал. – И если я правильно понял, что ты имеешь в виду, дорогая Мэгги, то делает он это совершенно напрасно. Я невинен как младенец. Хотя могу добавить, что не по собственному выбору.
– Я с ним поговорю.
– Осторожнее со словами, дорогая. Ты можешь его воспламенить.
– Мэгги, дорогая, – взмолился Перегрин, – успокой его, если сможешь. Мы репетируем английскую сцену на этой неделе, и мне очень хотелось бы, чтобы он был в нормальном состоянии.
– Сделаю что смогу. Он такой глупый, – сердито произнесла Мэгги. – А у меня столько дел.
Возможность представилась ей на следующий день. Она осталась в театре после работы над сценой с хождением во сне, пока Перегрин работал с Саймоном над английской сценой. Когда они закончили, и Мортен уже собирался уходить, она скрестила пальцы и остановила его.
– Саймон, отличное начало! Не хочешь пойти со мной и обсудить эту сцену? Выпьем чего-нибудь и немного поедим. Не отказывайся, пожалуйста.
Он был ошарашен. Он пристально посмотрел на нее, угрюмо пробормотал что-то, а потом сказал:
– Спасибо, с удовольствием.
– Хорошо. Надевай пальто, на улице холодно. Роль у тебя с собой? Тогда пошли. Перри, дорогой, доброй ночи.
– Доброй ночи, прекрасная леди.
Они вышли на улицу через служебную дверь. Услышав, как она захлопнулась, Перегрин перекрестился и сказал:
– Благослови ее господь.
Он погасил рабочее освещение, запер двери и с фонариком прошел к выходу через зрительный зал.
Они доехали до квартиры Мэгги на такси. Она позвонила, и дверь открыла пожилая дама.
– Нэнни, – сказала Мэгги, – сможешь накормить нас двоих ужином? Мы не спешим. У нас есть два часа.
