Свет, который мы потеряли - страница 11

– У меня есть один секрет, – прошептал ты, просовывая пальцы внутрь.

– Правда? – Я выгнулась дугой, чтобы помочь тебе.

– Правда. – Ты вытянулся рядом со мной, прижал губы к моим губам. – Когда я делаю это один, то думаю о тебе.

Все тело мое содрогнулось.

– Я тоже, – прошептала я, задыхаясь.

Секунд через тридцать я кончила.

За наши первые полгода ты открывался передо мной то одной, то другой своей гранью, и все они казались мне столь волнующими, столь удивительными, что я влюблялась в тебя еще сильнее.

Как в тот день, например, когда после работы я пришла к тебе и застала сидящим на полу, скрестив ноги, а вокруг тебя – кучи квадратных бумажек размером с самоклеящиеся листочки для записей.

Я бросила сумку на кухонный стол и закрыла за собой дверь.

– Что у тебя здесь происходит?

– Через две недели девятнадцатое сентября. Мамин день рождения, – сообщил ты, отвлекаясь от бумажек. – В этом году я не смогу полететь домой, вот и хочу послать ей что-нибудь этакое… существенное.

– И ты делаешь… бумажную мозаику? – Я подошла ближе.

– В некотором роде, – ответил ты. – Это наши с мамой фотографии.

Ты протянул мне несколько снимков. На одном я увидела тебя с мамой на церемонии вручения аттестатов об окончании средней школы, на другом – вы вдвоем сидели на краю бассейна, оба в шортах, болтали ногами в воде. На третьей – стояли на крыльце дома и ты приставлял ей рожки.

– Ух ты, – сказала я.

– С утра печатал, – сообщил ты, – теперь выстраиваю композицию в цвете. Хочу, чтобы смотрелось как в калейдоскопе.

Я уселась на пол рядом, и ты быстро поцеловал меня.

– А зачем как в калейдоскопе? – спросила я, беря фотографию, на которой вы с мамой стояли спина к спине, меряясь ростом, и ты оказался немножечко выше матери. Прическа твоя – почти такая же, как у мамы, вы оба блондины с вьющимися волосами, и трудно определить, где кончаются одни локоны и начинаются другие.

– Здесь мне четырнадцать лет, – сказал ты, глядя на фотографию через мое плечо.

– Ты был очень симпатичный. Если бы я встретилась с тобой в этом возрасте, то пропала бы.

Ты улыбнулся и сжал мою ногу:

– Я и без твоей фотки смело скажу, что со мной в четырнадцать лет было бы то же самое.

Настала моя очередь улыбнуться.

– Так все-таки почему именно калейдоскоп? – снова спросила я, кладя фотографию.

Ты потер лоб, убрал с глаз прядь волос.

– Никому еще не рассказывал этой истории. – Голос твой прозвучал совсем тихо.

Я взяла еще парочку фото. На одной вы с мамой задували свечки на торте в день рождения. На другой – стояли, взявшись за руки, перед мексиканским рестораном.

– Не хочешь – не рассказывай, – сказала я.

«Интересно, – мелькнуло у меня в голове, – кто вас снимал до того, как тебе исполнилось девять лет. Папа? А кто снимал после?»

– Почему, – сказал ты, – хочу. – Ты подвинулся ближе, и мы оказались лицом к лицу, упираясь друг в друга коленками. – Через год после того, как родители разошлись, у нас стало туго с деньгами. Я приходил домой из школы и видел, что мама не столько сидит за мольбертом, сколько плачет. В тот год я был уверен: если станем отмечать мой день рождения, останемся вообще без денег. Тогда я заявил, что звать никого не хочу. Чтобы она не переживала из-за дополнительных трат.

И снова меня поразило, насколько разное у нас было детство. У меня ни разу не возникло повода беспокоиться о том, что у родителей не окажется денег на вечеринку для моих друзей в день рождения.