Дважды за ночь вайнка изучала округу ангельским зрением. Рядом с заставой не виднелось никого, хотя в отдалении мерцали незнакомые силуэты. Складывалось впечатление, будто заставу животные и чудовища обходят намеренно, повинуясь инстинктам. Возможно, из-за того, что раньше чуяли здесь много людей. Но постепенно их запах должен пропасть. Со временем местная фауна осмелеет и превратит заброшенное коннозаводческое предприятие из покинутой крепости в опасные руины.
Наконец Сирлия разобрала несколько названий с записи злобного отшельника. И помянула его добрым словом, ибо он мог составить записи на всеобщем языке.
С первыми лучами солнца Сирлинорэ отправилась в город Бонгарт, куда прибыла со своей воспитанницей несколько дней назад. Следы нескольких коней также вели к городу. На Серебристой дороге ей удалось разминуться с караванами, которые двигались на юг, явно из самого портового города. В мыслях появился вопрос: «Если от одного вольного города до другого караван проезжает за два дня, то где люди встают лагерем?» Но ответить могло только время.
Ворота вольного города показались вдали, доминируя над окрестными хозяйствами. Башни украшали штандарты с изображением рыбы, целующей в прыжке корабельный колокол. На въезде в Бонгарт толпился народ, телег выстроилось не меньше двух дюжин. Сирлия не желала стоять в очереди, потому поехала сквозь хозяйства на юго-запад, к другим воротам. Там ситуация казалась получше, но всё равно требовался досмотр. Самое худшее вольные люди востока взяли именно от людей запада. Огромные тряпки, что хорошо горят. И бюрократия, от которой воспламеняются люди.
– Добрый господин, давно стоите? – спросила чужестранка у старика с запряжённой мулом телегой.
Тот ответил на местном языке, разводя руками. Сирлинорэ подошла к другому:
– Говорите на всеобщем?
– Да, милая, но ты для меня великовата будешь!
Направилась к женщине с младенцем на руках. Та заметила грозную незнакомку, и отвернулась. Сирлия решила не донимать, заняла место в конце очереди.
К сумеркам очередь рассосалась, стражники начали зажигать фонари. Охотница застыла у освободившегося стола, военный с домоткаными шевронами на плечах окинул её взглядом и спросил:
– Запрещённое есть что?
– Терпение, – выдавила она.
– А то, что можно потрогать? – он поднял взор от учётной книги.
– Тебе точно трогать не захочется.
Сослуживцы усмехнулись. Явно не все знали всеобщий, но по интонации понимали чужестранку.
– Разворачивайся, пошла вон. В любом из заброшенных домов переночуешь.
– У меня комната в таверне оплачена на месяц вперёд! – рявкнула она в ответ.
– Тогда выворачивай карманы, – продолжил сержант.
Сирлия вывалила на стол всё, включая клинок и кинжал. Листки оставила в тубусе. Двое обыскали сумку, но зацепились за тубус, потребовали открыть. Сержант бегло изучил заметки отшельника и сказал:
– Что за оккультическая магия?
– Гхм… – она огляделась, люди в очереди с вниманием наблюдали, потому продолжила шёпотом. – Десять золотых.
– Ты за кого меня принимаешь?! – покраснел сержант под ухмылки сослуживцев.
– Пятнадцать, каждому, – болезненно выдавила она.
– Другое дело! – командир караула согнал с лица оттенки злобы.
Сирлия пересчитала монеты на столе, не хватало. Тогда она покрутила на весу ромбовидный амулет и протянула заседающему со словами:
– Потянет на пятьдесят монет. Не криви морду, чистое золото, из наших, вайнских, мануфактур.
