В углу кабака – лампады перед чёрными ликами, у стен – лавки, длинные столы. Крики, шум, ругань. Штофы с водкой на столах вперемежку с лежащими рядом головами пьяных.
Кабак – место для простого народа, черни и прочих. Целыми днями и ночами посетители ведут здесь бесконечные разговоры «об жисти», то жалуясь на неё, то хвалясь перед собутыльниками. На короткое время они становятся героями в собственных глазах, а то, не стесняясь, плачут навзрыд, а сердобольные, не менее разгорячённые вином сотоварищи их успокаивают, утешают.
Стащив с головы ермолку, под пристальным взглядом целовальника с пышными усами и чёрными бровями Денис прошёл мимо прилавка со штофами и горками красных раков и, лавируя меж столов, осторожно открыл дверь второго зала.
В этом зале было немноголюдно. Свет от нещадно коптящих масляных плошек выхватил из полумрака отдельные лица посетителей. Негромкий разговор прерывался смехом и чавканьем. То тут, то там раздавался стук стеклянных штофов о поверхность столов: подвыпившие требовали добавки. Целовальники, что ястребы, тут же подлетали к ним.
Некоторые пьяные физиономии Денис узнал: видел их в апреле, когда отмечал своё семнадцатилетие.
В этом зале гуляли дьяки, подьяки23, реже – кописты и церковная братия, благо церквей и приказов рядом было предостаточно. Правда, государевы слуги теперь важно называли себя канцеляристами и подканцеляристами, но замашки у них оставались прежние, подлые.
«Ничего не брать с просителя есть дело сверхъестественное. А закон?.. Что закон? Дышло: куда повернул, туда и вышло», – говаривало, хитро поглаживая бороду, это неистребимое сословие.
Решив в приказе какое-либо дело, они беззастенчиво брали мзду. Упрятав денежки в карман, милостиво затем соглашались на униженную просьбу мужика-просителя отметить енто дело и шли с ним на часик вниз, в кабачок. Часика никогда не хватало, и угощение затягивалось. В приказах собиралась очередь, но она не роптала, терпеливо ждала благодетеля. Так и повелось издревле на Руси: только проси, только проси…
Гулянье продолжалось. Уже мало соображая, мужик доставал из кармана последние копейки и требовал от целовальника для своего друга очередную чарку водки.
Назад оба поднимались с трудом. Ноги не держали служителя закона. Недавний проситель, а теперь, считай, уже друг канцеляриста, сам еле стоявший на ногах, всячески пытался поддерживать новоиспечённого друга, бормоча: «Ничего, паря, выберемся, ты не сумлевайся».
Гришку Денис увидел сразу. Не заметишь его, как же, красавца со всклокоченными волосами! Булгаков рядом с ним выглядел бледной тенью. В мундире из дорогого сукна виц-вахмистр Потёмкин сидел на скамье, эффектно положив руку на эфес шпаги. Под глазом у него виднелся здоровенный синяк. При виде друга Гриц величественно помахал Денису рукой, а Булгаков, напустив суровый вид, заявил:
– Что так долго? Садись. Гриц шампанского заказал. Пей пиво пока, – друзья обнялись.
Пиво, шампанское, опять пиво… Традицию своих встреч молодые люди не нарушали: тост за встречу, тост за здоровье и тост за университет. По телу разлилось блаженное тепло. Гриц, как обычно, пил мало, маленькими глотками и всякий раз фыркал и, словно жеребёнок, смешно мотал головой.
Друзья осмотрелись: те же посетители и тот же кабацкий шум, также коптят плошки, но ничего из этого теперь не раздражало, а даже умиляло. Разговор продолжился. Григорий грыз ногти, рассеянно выслушивал друзей, но мыслями был где-то далеко от них.
