Светлейший - страница 36

Обстоятельный рассказ Фонвизина о делах в гимназии его мало интересовал. Предстоящая поздняя встреча с очередной московской красавицей занимала его куда больше. «Она такая выдумщица в любовных делах…» – сладострастно размышлял он.

Голос Булгакова отвлёк Потёмкина:

– Дениска наш толмачом24, как и я, заделался. Статейки для журнала «Полезное увеселение» переводит. Переводы басен Гольберга печатает. Херасков25 в нём и брате его младшем, Павле, души не чает. Так ведь, Денис? Я отпросился в коллегии на несколько дней в отпуск, скоро в качестве переводчика в Вену еду, сопровождаю одного дипломата. Вот по возвращении в коллегии и поговорю кое с кем. Глядишь, и наш Дениска потребен будет: переводчики ой как нужны. Что скажешь, Гриц?

– Что скажу? А чего штаны протирать в учёбе? Делом надо заниматься, – оторвавшись от сладких воспоминаний, пробурчал Потёмкин.

– Давай, Григорий, расскажи лучше о себе. Почему не по церковной линии пошёл, как же твоя мечта стать митрополитом? Откуда кафтан из дорогого сукна? За что звание получил? Как здоровье матушки твоей, Дарьи Васильевны? Как поживают сёстры? Какие дела в Москве у вас с Яшкой? Судя по твоему синяку под глазом, они не очень успешные. Опять, наверное, к барышням приставал? – с ехидцей в голосе произнёс Фонвизин.

Потёмкин мотнул головой.

– Да что рассказывать? Вот не случилось как-то мне Господу нашему служить. Не зря же говорят: хочешь рассмешить Бога, поведай ему о своих планах. Так и у меня. Бога в душе надо иметь, други! Господь это заметит и зачтёт. Начну военную службу, а не получится, так стану командовать священниками или городом каким.

Кафтан дорогой, говоришь. Иметь дорогую одежду – это, други мои, не только почётнее, но и дешевле: реже приходится менять. Звание супруга императора, Екатерина Алексеевна, выхлопотала мне, помогал как-то ей. Матушка и сёстры живут в здравии. Мои дела?.. Барышни?.. Хорошо, что только синяком отделался. У нынешней красавицы моей братьев куча оказалась, – с тоской произнёс он и потрогал синяк. – Чуть не замордовали насмерть. Нож едва успел отбить да шпагой ткнуть одного из братьёв, тем и спасся.

Григорий оглядел притихших друзей. Яков и Денис испуганно разглядывали друга-гуляку.

– Не зря не пошёл ты по церковной части, Гриц! – не то с сожалением, не то с усмешкой произнёс Яков. – А иначе как же церковное целомудрие? А как же барышни? Блуд он в церкви не приветствуется. Зато теперича вона какой ты красавец в военном мундире. Я тебя, друже, в рясе уже и не представляю.?

– Что верно, то верно. Военным быть тоже почётно, – согласился Фонвизин.

И тут же добавил: – И что за город – Москва? Сколько хожу, ни одной незнакомой рожи. Звать многих не знаю как, но в лицо помню. Бандиты, и те знакомые! Тьфу… Где ты умудряешься шляться, Гриц, что тебе морду бьют?! Так недолго и башку напрочь потерять!

– Верно, Дениска! Кому суждено быть в один день дважды битым, тот будет в этот день дважды бит; так именно со мной и случилось. У меня вообще вчерашний день не задался. А началось всё с кружки кваса, которую второпях опрокинул на себя. Мокрое пятно расплылось на срамном месте. Потом конь подо мной у Кремля споткнулся. Народ тут же собрался. Хорошо, падая, не запутался в стременах и не сломал себе шею. Зато позору натерпелся… не приведи, Господи. Поднялся, отряхнулся, а забыл про пятно-то. Стою, как дурак, улыбаюсь: мол, упал, конь споткнулся, ничего страшного, с кем не бывает. Гляжу, девки хохочут и смущённо личики свои отворачивают, мужики головами укоризненно качают: мол, опозорился служивый. Тьфу… до сих пор противно. Ну а уж если день неудачный, то и вечер такой же. Подбил клинья к барышне, а её братья подлые в драку полезли. Ладно, моя шпага тоже без дела не осталась. Долго будут помнить меня. Вот такие мои дела. Давайте лучше выпьем, други.