– Помоги встать, – слабым голосом прошептала Екатерина.
Дав себя уложить в кровать, она тем же слабым дрожащим голосом произнесла:
– Плохо мне, Мария. Зови духовника государыни, исповедоваться хочу.
Протопресвитер Петропавловского собора и настоятель Благовещенского собора в Москве отец Фёдор, пользовался большим влиянием при дворе. Елизавета Петровна всецело доверяла своему духовнику, и Екатерина знала об этом.
Тихим голосом, прерываемым кашлем и хрипами, она с трудом произнесла:
– Не доживу до утра, батюшка. Доложите государыне, видеть её желаю в последний раз, попрощаться хочу.
Выступивший на лбу пот, бледное лицо и, главное, хрипы из груди Екатерины убедили перепуганного священника. Пожилой протоиерей в середине ночи заспешил к государыне
Дело было сделано. Екатерина встала, отряхнула подол, затем подняла с пола стакан. Подошла к зеркалу. Откуда-то из мрачной глубины зазеркалья на нее, подсвеченный красноватыми отблесками огня, будто бы смотрел, ухмыляясь, супруг. Он грозил ей узловатым пальцем. Нервы княгини не выдержали, она размахнулась и со всей силы швырнула в него стакан. Видение исчезло. Осколки стекла разлетелись в разные стороны, один из них впился в левую руку, выступила кровь. Странно, но стало намного легче. Великая княгиня рассмеялась…
…Екатерина очнулась. Кто-то довольно бесцеремонно тряс её за плечо. Она открыла глаза. Перед ней стоял Пётр.
– Что это вы, ваше высочество, смеётесь? Смешно вам, я гляжу, – с сарказмом произнёс супруг. – Не думаю, что у вас скоро будет повод для этого.
Екатерина Алексеевна никак не отреагировала на слова мужа: звон разбитого стекла ещё звучал в ее ушах. Машинально посмотрела на свою левую руку. Встала, оправила платье и вышла.
Соседние залы были освещены ярче, воздух в них был чище, не так утомительно ощущалась печальная атмосфера.
Екатерина вздохнула полной грудью.
На супругу наследника никто не обращал внимания: кто-то медленно ходил взад-вперёд по залам, перекидываясь редкими фразами, кто-то просто дремал на диванах. а кто обеспокоенно поглядывал на закрытые двери спальни умирающей, устало обмахиваясь веером. Стоял лёгкий гул, какой бывает при большом скоплении старавшихся не шуметь людей. Екатерина с удовольствием стала прохаживаться вдоль больших дворцовых окон. Занятая своими мыслями, она не заметила, как рядом с ней оказалась служанка:
– Как ты, Катенька? Сколько часов не спишь уже. Может, вздремнёшь хоть чуток?
– Сна нет, откуда ему быть? Я тут, Мария, всё о том скандале размышляю, о Бестужеве, пропади он пропадом. Одни неприятности от него были. В ссылке сидит в своём селе Горетово. Думала, не простит меня благодетельница, ан нет, обошлось. Вовремя я тогда встретилась с государыней. Ой как вовремя. Ты, Мария, помнишь ту ночь?
– Помню, Катенька. Припадок случился с тобой, напугала ты меня.
Екатерина хитро взглянула на девушку и усмехнулась:
– Простила меня, дуру, Елизавета Петровна. Отец Фёдор помог. На Благовещение заутреню отстояла в соборе, Казанской иконе Божией Матери поклонилась… – и, не в силах успокоиться, продолжила: – Всё уговаривал меня канцлер против мужа маво, а сам ранее нашёптывал государыне про принцессу Саксонскую Марианну, что, мол, за неё надо отдавать Петра. Обо мне он тогда и слышать не хотел, каналья. – Так ведь слава Богу, чем-то не понравилась Марианна матушке-государыне. Матушка наша тебя, Катя, выбрала.
