А вот у Математика все годы были полными. Скорее всего, это связано с тем, что он старается жить полной жизнью, а если чувствует себя разбитым, как можно быстрее залатывает трещину сладостями, чаем с корицей и приятными вечерами. А может и с тем, что ничего не могло пробить его уверенность в полноте системы.
Однажды, благодаря своим расчетам, Математик пришел к выводу, что Вселенная начнет несанкционированные расширения в стене издательства местной газеты.
Так и вышло. Огромная черная трещина с блистающими в бесконечной дали квазарами посмотрела на Светлоглазую и Математика своим слепым оком, когда они пришли к этому месту, дабы разобраться с ситуацией.
Прохожие продолжали идти по своим делам, ничего не замечая.
– Юноша и барышня, – послышалось из космической черноты, – такие добрые, такие вешние. Хотите ли вы узнать правду, которая истинно откроет вам глаза?
– Спасибо, у нас с собой, – ответил Математик.
Он предпочитал использовать только проверенные источники информации.
– А потом он безответно разлюбил ее, – сказала Светлоглазая, указывая мелком на едва начатый набросок, – такой сюжет.
Она всегда делилась с Математиком доброй половиной своих идей, и этот раз не был исключением.
– Картины, которые ты пишешь, интересные, но грустные, – Математик нахмурился. – Почему так? Ты как будто стараешься поставить придуманных тобой людей в максимально печальные обстоятельства.
– Не знаю, – смутилась Светлоглазая.
Она не стала пояснять, что злую половину своих идей она все еще держит при себе.
Люди часто говорят, что я веду себя не вполне естественно. Слишком зажата, слишком сдержана, слишком высокомерна или слишком язвительна. Но разве хотят они моей естественности? Сомневаюсь.
Мы от природы находим что-то нецелое уродливым или неприятным. Будь то начавший разлагаться плод, разорванный рисунок или мелодия, оконечная на середине: мы не хотим трогать это, видеть это или ощущать.
Но ведь так же и со мной! Внутри я будто бы не окончена. Я смотрю на людей и вижу их более совершенными и целыми, чем я. И мне самой будто бы все время нужно бежать, просто чтобы догнать других. Они более целые. Они более развиты. В их душах нет дыр.
Я чувствую себя внутренне опустошенной, и эта пустота и надорванность, к несчастью, моя естественность. Постоянное ощущение того, что какая-то часть меня слишком ленива и нуждается в критике и жестокости. Постоянное ощущение, будто все, что я делаю, тоже не закончено и могло бы быть более совершенным.
И гнев. Злость на себя и мир, конечно. Зависть, что другие лучше. Раздражение, вызванное тем, что я – несовершенна.
Это моя естественность. Мое «внутри». Мое «будь собой». Хотят ли люди знать это? На самом деле, далеко не это является главным вопросом. Кто в этом мире естественен? Кажется, я знаю только одного такого человека.
Единозвучие после звездопада
Всегда ли работа Математика и Светлоглазой была героической? Однажды сразу после звездопада им пришлось вставать рано-рано утром, садиться на электричку, ехать за город и, аккуратно ступая в сиянии только что взошедшего солнца, собирать осколки упавших накануне звезд в большие брезентовые мешки.
– Даже звезды иногда падают, – сказала Светлоглазая, оглядывая широкое поле разнотравья, в котором укрытые белой сахарной пудрой снега лежали серебристо-хрустальные стеклышки. – В первый раз на таком задании. Грустно.
