К их столику подходит Валентин. Он лишь слегка кивает Климу, словно тот всего лишь досадная помеха, и приглашает Леру на медленный танец.
«Ох, ты быстр, как хорь, мистер Поэт, только и остается поразмыслить о том, что иногда приятно лицезреть своего партнёра, так сказать, из партера… Как любимая движется в танце, хм… Но только иногда…».
Только теперь Клим замечает, что оказывается, в ресторане звучит хорошая музыка (Геворк – большой знаток не только по кулинарной части), а вокруг веселятся люди, многие из которых за последние три недели успели стать приятелями. Он поднимает руку, чтобы поприветствовать одних, кивает другим, подмигивает третьим. Удивившись, что фужер пуст, он ищет глазами официанта, чтобы попенять тому, но, передумав, направляется к стойке бара.
Восполнив вино, он перехватывает взгляд Генриетты Палны и приветствует её, слегка приподняв бокал. Генриетта Пална вальяжно располагается в своём любимом старинном кожаном кресле, разбросав у подножия многочисленные юбки тяжёлого парчового платья. Тёмно-бордовое одеяние разбрасывает блики и отражается в хрустале и фарфоре. Генриетта Пална, как всегда, пьёт чай и тянет свою единственную за вечер сигарету через длинный и тонкий старомодный дамский мундштук. Она сдержанно, как и подобает настоящей аристократке, кивает фотографу, который неделю назад выполнил её портрет в традициях фотомастерских царской России. И даже любезно колеровал в сепию.
Раскрасневшийся Валентин бережно держит Леру за талию. Его пальцы беспрепятственно ощущают волнующую плоть сквозь влажную ткань сарафана. Темп танца замедляется и Лере начинает передаваться возбуждение Валентина. Она сначала ближе прижимается к нему, потом, спохватившись, пытается отстраниться, но ставшая требовательной рука всё настойчивей прижимает её фигурку к противоположной плоти. Перевозбуждение от насыщенного событиями вечера сменяется лёгкой паникой. Лера ищет глазами мужа и не находит его. Валентин вдавливается в неё всё неистовей и вдруг почему-то отпускает.
– Лера, – говорит он ей в ухо, – вы – это всё, что есть у меня светлого в этом кургузом городе, который поработил мою жизнь, окружив меня своими сооружениями. Вы – и сила моя и слабость. Вы – мой сон и моя явь. В вас кроется тайна моего соревновательного императива, поскольку вы – единственный персонаж, лучше которого я никогда не смогу создать сам. Я безнадёжно болен вами и преисполнен любовью к вам. Скажите же теперь, прошу вас, как я должен поступить, чтобы не оскорбить вас? Чтобы убедить вас в своей искренности… Чтобы быть рядом с вами… Чтобы…
– Тсс! Ни слова больше! Это напоминает мне маленькую поэму, которая предназначена не мне. Просто напишите её. И это будет шедевр. Распорядитесь своим даром бескомпромиссно, без поправок на жару и головную боль. Русская культура всецело в ваших руках. Вы очень талантливы, умны, красивы, волнительны. Может быть я даже увлечена вами, но…
– Не говорите «но»!
– Но, – смело повторяет Лера, игриво отстраняясь от его вновь распоясавшихся рук, – у вас замечательная жена, а у меня прекрасный муж и…
– Стойте! Ни слова больше! Я боюсь, что это ваше «и» добьёт меня окончательно!
– И те отношения, – невозмутимо продолжает жестокая Лера, – которые сложились между нами к настоящему времени, идеально подходят к текущему моменту.
– Но ведь Клим вам изменяет!
– Вы тоже изменяете Анне.
