Светлые века - страница 17

И вот это… дракон? Безутешный, я поплелся домой. Отец еще не вернулся, Бет была в школе, и в тот самый момент, когда мама вошла и захлопнула дверь, все вокруг показалось мне затхлым и пустым. У меня было тяжело на сердце, во рту осталась горечь от анисового драже, и я вдруг отчетливо услышал далекий грохот.

ШШШ… БУМ! ШШШ… БУМ!

– Брось, Роберт. Все не так уж плохо, верно? По крайней мере, ты увидел дракона. Завтра или послезавтра мы бы ни за что не пробились сквозь толпу.

Я пожал плечами, уставившись на борозды на кухонном столе. В то время я понятия не имел, откуда берутся подобные создания: мы узрели в некотором роде выдающееся достижение зверодела, изменившего тело кошки, свиньи, собаки или курицы таким образом, что оно выросло и преобразилось до полной неузнаваемости. И все же я чувствовал, что стал свидетелем акта осквернения – полной противоположности тому, что происходило в неукротимом пламени эмпиреев, в пространстве-времени Айнфеля, воспетого Белозлатой, где некогда обитали все существа, никак не связанные с магией, сведенной к ремеслу.

– Мир полон сюрпризов. – Мать прислонилась бедром к моему стулу, положила локти на стол, пальцами обводя сероватый шрам у основания правой ладони. – Просто некоторые из них… совсем не те, каких можно ожидать.

Вечера тянулись вереницей, пока не настала осень, когда все члены гильдий Брейсбриджа, нацепив шляпы и кушаки, прошлись по городу маршем с барабанами и флейтами, а малые гильдии распахнули свои двери, чтобы мы, дети, могли полюбоваться изукрашенными драгоценными камнями книгами и узорчатыми реликвариями. А потом холодные ветры подули над Кони-Маундом, сорвали листья с берез и взметнули тучи над Рейнхарроу. И я улыбался про себя каждый раз, когда моя мать с обычной неуклюжестью, задом наперед, спускалась с чердака по лестнице, приставленной к люку в полу, и свеча в ее руках угасала, оплывая, но неизъяснимые мечты и надежды оставались со мной. Я поглубже зарывался пальцами ног в подкладку пальто, согретую ее телом, отрешался от витающих над Кони-Маундом шороха и бормотания, от грохота в глубине, отсчитывающего месяцы, сменницы и дни, пока не воспарял к луне и звездам, откуда смотрел на раскинувшийся внизу Брейсбридж с его дымящими трубами и ночным дивосветом прудов-отстойников.

Откуда-то с границы сновидений, со звуком поначалу еле слышным, как шелест травы на ветру, а потом дорастающим до пронзительного вопля, в долину влетел ночной экспресс. И я был там, стоял на подножке локомотива рядом с пароведом, управлявшим огромным поездом, когда тот пересек задрипанный вокзал нашего убогого городишки. Мы промчались мимо Брейсбриджа, и все его палисадники, свалки, поля, мастерские, фабрики и дома превратились в размытое пятно, а дальше были холмы, дикие бесплодные холмы, где вспыхивали странные огни и что-то завывало, где воздух пропитался прохладным запахом торфа и вереска, и все это хлынуло вдоль путей сияющей эфирной рекой. Экспресс должен был пронестись под сенью лесов, проскочить через Оксфорд, Слау и прочие южные города с их высоченными дымовыми трубами, прогрохотать по огромным арочным мостам над великими реками и безымянными притоками, протащить вагоны с блестящими янтарными бусинами окон мимо песчаных отмелей, парусных лодок и заросших камышом болот. Он должен был унести меня подальше от Брейсбриджа, приблизить к некоей потаенной истине о моей жизни, которая – я это чувствовал – вечно балансировала на грани раскрытия.