А день был светлый.
Ясный, как чистая простынь.
Его жена, пока ее не увезли в 67-ю, все ждала такого дня. У нее под балконом (они жили на первом этаже, 40 лет с маленьким хвостиком) была своя грядка. И вот, только сходил снег, она выходила «копаться», и копалась иногда до самого вечера.
И у нее получалось очень красиво. Как в журналах.
А прошлой осенью она (жена) купила какой-то корень, то ли незабудки, то ли фиалки, но очень красивой и дорогой. У бабульки, в подземном переходе. И та уверила ее, что сажать нужно на зиму, укутать место тряпочками, накрыть баночкой и, как только сойдет снег, все это снять. И ждать когда появится этот необыкновенный синий цветок.
Какой-то небывалой породы.
И вот жена по этому поводу очень переживала. И даже за две минуты, как умереть, она говорила: «Саша, главное, не забудь снять с корешка баночку…»
Как, когда уезжала на дачу к подруге на все выходные, а он оставался в городе, она говорила: «Не забудь подогреть, не ешь холодным. Желудок испортишь», «не забудь купить хлеба», «не забудь»…
То то, то это…
«Не забудь, Саша, снять с корешка баночку» – так она и сказала. И когда он ответил, чтобы она об этом не беспокоилась, что он обязательно не забудет, она вздохнула от облечения.
И ее ладошка, в его руке, стала как деревянная.
А теперь он искал по шкафам нужное платьице, и не у кого было спросить, то это платье или не то.
И так прошло утро, и нужно было все-таки ехать, везти, какое нашел. По дороге у овощной палатки он подумал, не купить ли еще мандаринов, но потом вспомнил, что вчера привез мандаринов полкило, и жена сказала: «Саня, ну куда мне столько?.. Возьми хоть три штучки себе».
Но он не взял, забыл за всей этой суматохой. И мандарины, наверное, забрала медсестричка. Шустрая девочка с холодными глазками.
Так он постоял, раздумывая, у палатки. Потом вспомнил, что мандарины уже есть. И больше мандаринов не надо, и пошел дальше.
А день был белый. Такой белый, как скатерть. И сходил снег.
Он сделал все, что нужно.
А потом зачем-то поплелся к жене в палату, на всякий случай – просто посмотреть, ну а вдруг? Чего не бывает на свете? Но там лежала чужая женщина, с толстым лицом, в сером халате. И ела мандарины жены. В палате стоял ослепительный оранжевый запах.
И медсестричка сидела за столиком, и на историях болезни лежали уже чуть подсохшие мандариновые корки.
Домой он вернулся под вечер. Заблудился в переулках Спортивной. В метро не хотелось.
У чебуречной, на углу улицы Ленина 21, вдруг дунул с перекрестка холодный ветер и жена как будто сказала: «Ну, что же ты, Саня, простудишься. Запахнись!» И он запахнулся, хотя было не холодно.
И даже выпил рюмочку в этой чебуречной. И надкусил чебурек. Которым еще долго потом пахли пальцы.
Запахи – вот что остается надолго.
А может быть, навсегда.
И так он проходил целый день и вернулся под вечер.
Во дворе было тихо. Пахло прелыми листьями и землей. Стаявшим снегом. На качелях качалась ворона.
Женщина, очень похожая на его Таню, только молодая, дремала на скамейке с коляской.
Висели на веревках покрывала. Расхаживали по воздуху чьи-то тренировочные штаны.
Он подошел к ее оградке. Заранее, еще зимой, она купила в «Леруа» белую эмаль. Каждую весну красила свой забор в зеленый, как у всех, а тут передумала. Пусть, говорит, на будущий год будет у меня белая оградка.
Вот тебе и белая оградка. Синенький цветочек. Незабудки-лютики. Лютые цветочки.
