Лена умерла.
Эта мысль появилась внезапно, и стол, приятели, шутки, смех – всё вдруг исчезло перед страшным осознанием – Лена умерла.
В голове Матвея она была жива. Была полна сил. Её бессчётные цепочки и браслеты звенели, стоило ей пошевелиться. Её голос колыбельной вливался в уши, когда она читала, чуть картавя, стихи Есенина, Ахматовой, Блока – на русском, а потом по-французски, с идеальным выговором – Бунина и Пастернака, Гюго и Рембо. Её морщинки казались нарисованными вокруг глаз, во всём видящих надежду.
А теперь нет больше ни этих глаз, ни голоса, ни серебряного перезвона, вторившего движениям её тела. Нет ни Алики, ни Пашки, которые могли бы разделить с ним боль, как делили всё до его поездки в Штаты.
И почему они не сообщили ему?
Что бы ни случилось, какие бы обиды между ними ни встали, об этом они должны были сказать!
Из прихожей послышался щебет дверного звонка. Матвей опомнился, заморгал, чтобы избавиться от влажного тумана в глазах.
Все посмотрели на него. Сначала Матвею показалось, что они прочитали его мысли, но вскоре сообразил – им просто интересно, как он встретит Оксану.
Руку всё ещё отяжелял бокал с вином. Он протянул его Любе.
– Открой дверь, – попросила мама подозрительно миролюбиво. – А я пока проверю пирог.
Матвей молча поднялся. Оксана ли пришла или кто-нибудь другой – ему было безразлично. Он не торопился. Голова упоительно кружилась, ноги мягко ступали по новому, жутко дорогому полу.
А вдруг это Алика? На секунду Матвей представил, что она вправду стоит за дверью. Может, как-то узнала, что он вернулся, и сама пришла? Одной её улыбки хватило бы, чтобы пережить этот вечер.
Звонок повторился.
Матвей почти поверил, что сейчас увидит любимые рыжие волосы и эту самую улыбку – сдержанную, но с особым, страстным послевкусием, – и не глядя на экран видеоглазка, распахнул дверь.
Первое, на что упал его взгляд, – огромная, поражающая точностью окружностей грудь. Её бы узнал каждый парень в мединституте. Шесть лет она оставалась особой гордостью вуза, приманкой для глупых ботаников, отождествляющих с ней учёбу в медицинском. Следом появились широкие плечи, белокурые пряди на фоне тёмной ткани пальто и чересчур густые ресницы на веках маленьких зорких глаз.
– Привет, Матвейка! – кинула Оксана и переступила порог.
Матвея раздражало, когда его имя сокращали или как-нибудь ласково уменьшали. Больше не надеясь, что этот вечер что-то спасёт, он улыбнулся скорее своей наивности.
– Здоро́во, Ксюнь.
Оксана сняла пальто. Матвей повесил его в шкаф, а когда обернулся, она стояла прямо перед ним и улыбалась, странно растянув губы. Глаза её, словно пальпирующие руки врача, тщательно исследовали Матвея.
– А ты похорошел, – наконец заключила Оксана. – Что ж, даже не обнимемся?
Она раскинула руки, и Матвей, чуть наклонившись, дал окутать себя тактильными воспоминаниями о студенческом романе, напрочь лишённом нежных чувств.
От Оксаны пахло сладковатыми духами. На искушённый вкус Матвея – приторно. Вся она со своей фигурой, запахом, голосом создавала ощущение донельзя заполненного пространства, отчего Матвею не хватало кислорода, а сознание стягивало реальность до размеров, вызывающих приступы клаустрофобии.
– Всё такой же худой, – сказала Оксана. – Но надо же, какой крепкий!
Похлопав его пониже лопаток, она ещё на пару секунд задержалась рядом, потом отступила на шаг.
