– А может, не ехать никуда? – повторил Матвей вопрос, которым ежедневно задавался, получив приглашение в Штаты. – К чёрту эту стажировку!
– Нет, Матвей, – терпеливо возразила Алика. – Ты слишком долго к этому шёл. Нельзя просто взять и всё бросить.
Матвей слышал этот ответ много раз и знал, что Алика устала его повторять. Он посмотрел поверх её головы. Солнце осмелело до того, что выстлало в центре зала полосу света прямо между рядами белых сидений. Блестящая солнечная дорожка, ведущая прочь от терминалов.
– Нужно ли мне туда ехать? Давай я останусь здесь? Закончу ординатуру и буду спокойно работать у отца в больнице. Мы ничего не потеряем, вот увидишь…
– Матвей, не заставляй меня силой заталкивать тебя в самолёт, – оборвала его Алика. – Если ты останешься, то никогда себе этого не простишь. И меня возненавидишь.
– Глупости! Я не смог бы тебя возненавидеть, даже если бы хотел.
– Посмотрим, что ты скажешь, когда окажешься в подчинении у отца.
– С отцом сложно, но разве это так важно? Мы с тобой будем вместе. И всё будет как раньше.
– Послушай меня! – Алика крепко сжимала его руку и выговаривала слова чуть ли не сквозь зубы. – Ты станешь прекрасным нейрохирургом и поможешь очень многим людям, я в тебя верю. Только для этого надо постараться, – Матвей хотел возразить, но Алика не дала себя перебить. – Тебе нужна эта стажировка! В Москве имя отца будет и твоим спасением, и проклятьем. К тебе будут относиться как к сыну начальника. Поезжай в Америку, там ты поймёшь, чего стоишь на самом деле.
– И уехать я должен один?
Алика вздохнула.
– Ты же знаешь, я не могу поехать с тобой, – сказала она и приложила ладони к его груди. – Сейчас точно не могу.
Матвей сквозь рубашку почувствовал привычную прохладу её рук. Уже давно он заподозрил у Алики проблемы с сосудами, от которых кровь плохо поступала к рукам и ногам, и они почти всегда оставались холодными.
– Конечно, – сказал Матвей, выдыхая после глупой надежды, сошедшей с него, как остатки сна. – Учёба. Ты ведь не бросишь ради меня институт.
– Не только это, – ответила Алика. – Сам подумай, как мы там будем жить? Кто нас будет кормить? Что я буду делать? Вечно продлевать туристическую визу? – она посмотрела на него, склонив голову набок. – Дай мне доучиться. Доучись сам. А там посмотрим.
Матвей нехотя кивнул, потом поймал её руку, поцеловал и привычными движениями стал греть, растирая ладонь. Сколько бы она ни убеждала, что ей не холодно, ему всё равно казалось, что она замерзает.
– Не хотела делать из этого трагедию, но никак не могу перестать плакать, – проговорила Алика, вытирая лицо рукавом кофты.
Матвей улыбнулся, чувствуя, что получается не слишком-то радостно.
– Плачь на здоровье.
Губы Алики дёрнулись, словно кто-то потянул краешек её рта. Она отвернулась и посмотрела в окно. Такая одинокая и слабая, что внутри у Матвея всё перевернулось.
Он не выносил женских слёз. На его счастье в обычной жизни Алика плакала крайне редко. Зато её могла растрогать книга. Или фильм. А иногда слёзы появлялись на её глазах, когда она смотрела на какую-нибудь картину. И Матвей не всегда понимал, что вызывало в ней переживания там, где другие оставались равнодушными.
Но сейчас он был рад проснувшейся в ней чувствительности. Обнял покрепче одной рукой, а другой достал из кармана носовой платок. Своего у Алики, как обычно, не было.
Объявили посадку, а Матвей всё не уходил.
