Свидание на Аламуте - страница 38

Она застонала снова – писком, как ребенок. Неро еще раз подошел. Жесткими пальцами взял за подбородок, поднял вверх. Посмотрел в ее заполненные влагой глаза и четко сказал:

– Это очень хорошее… очень эффективное средство. Вы сейчас заснете… и все… ВСЕ!!! Все нам расскажете.

В ванной комнате, заполненной паутиной и пылью жалобно, надрывно плакал хрипящий кран.

Дождь, весь день набухавший над Парижем фиолетовым зрелым бутоном, обманул ожидания: он пролился не мощным ливнем, играющим яростную симфонию на жести водосточных желобов в районе Больших Бульваров, а начал кропить с неба уныло, будто святой водой, мелко и однообразно. В темноте, размытые этим моросящим дождиком, мутно светились уличные огни и рекламы, потеряв интерес к назойливому сверканию; ночные улицы были, как на картинах Моне: неясные очертания, приглушенные краски, сплошные впечатления вместо осязаемой реальности.

В такую пляшущую мокроту, словно белая акула, вынырнула из металлической ограды виллы Кометто большая машина – американский Lincoln Town Car. На стеклах – шторки, салон отделен от водителя пуленепробиваемой перегородкой – создатели лимузина свое дело знали. Машина воровкой прокралась по улице Этьена Доле, потом скользнула под мост надземной линии метро и выбралась на зажатый каменными стенами-бордюрами бульвар Камелина. Здесь над дорогой повис еще один мост – стальной нитки SNCF, а за ним бульвар упирался в крохотную, но гордо носящую свое имя авеню Виктора Басха.

Вот на выезде из-под этого тоннеля машину и остановили.

На перекресток, молча вертя на крыле карусель сполохов, выехал, как неторопливая баржа, полицейский «ситроен». Водитель «линкольна» нажал на педаль тормоза, и «белая акула» предупредительно застыла в пяти метрах от перегородившего дорогу автомобиля с эмблемами дорожной полиции. Дождик ронял слезу на белую крышу, в ночной тишине хлопнули дверцы, и две фигуры в ординарных синих прорезиненных плащах и кепи из плотного сукна вышли из машины. Один по дороге выбросил окурок – недокуренная палочка с золотым колечком на фильтре и надписью Das Kabinet полетела к решетке сточной канализации.

Полицейские приблизились. Один, сверкая мокрой эмблемой на кепи, склонился к окну водителя. Тот опустил стекло, и стало видно, что это пожилой, седоватый алжирец в темно-синей униформе.

– Дорожная полиция, четырнадцатый округ, – хриплым голосом проговорил полицейский. – Ваши документы, мсье!

Водитель безропотно достал паспорт и еще несколько бумажек – они лежали наготове в перчаточном ящике автомобиля. Капли дождя мелко стучали по прорезиненной ткани. Полицейский достал фонарик, ткнул снопом его света в раскрытую книжечку.

– Давно иммиграционную карточку переоформлял? – заворчал он, просматривая бумаги. – А, черт…

– Месяц назад, – лаконично ответил водитель.

– Да? А ты не слышал, что теперь вам приказали делать это побыстрей? Ни черта не видно…

Здесь было действительно темно – глухой перекресток. За площадью Ванв авеню Марселя Мартими уходит к кладбищу. Тут нет увеселительных заведений и игорных клубов. Только фонари в густой, покорно опущенной вниз листве.

Закончив проверку документов, полицейский показал фонариком на салон:

– А там кто?

– Там гражданка Королевства Саудовской Аравии, – четко произнес алжирец. – У нее дипломатический паспорт.