К тому же и Уортингу, и Хоксмиру было тридцать два года, как и самому Дэриэну. Возраст их вполне позволял четко понимать свои мысли, желания и чувства. Энтони же был слишком молод и еще не познал жизни, не говоря уже о настоящей любви.
Дэриэн также знал, что Энтони раньше не имел дела с женщинами с опытом и репутацией Мэрайи Бичем. Не помогал унять тревоги Дэриэна и тот факт, что первым, кого он увидел на сегодняшнем балу, был именно его младший брат, самозабвенно танцующий с прекрасной графиней. Даже издали герцог заметил глуповатую улыбку на светившемся от счастья лице Энтони.
И теперь, когда Дэриэн невольно погрузился в морские глубины глаз красавицы-вдовы, ему вдруг пришло в голову, что Мэрайя вряд ли придет в восторг из-за его бесцеремонного вмешательства в их с Энтони отношения.
Прошло уже много времени с тех пор, как кому-либо удавалось до такой степени рассердить Мэрайю, как это только что сделал Дэриэн Хантер. На ее памяти этим умением отличался лишь ее ныне покойный муж Мартин. Но Дэриэн Хантер, этот заносчивый, высокомерный герцог Уолфингэм, раздражал ее безмерно.
Как посмел этот мужчина появиться в ее доме и так жестоко критиковать ее? Как будто она не более чем непослушная чувствительная девчонка, которую он имеет право отчитывать и наказывать за шалость!
Тем более что именно в этом случае она совершенно невиновна.
Мэрайя, конечно, знала о намерениях юного Энтони Хантера по отношению к ней. Но, видит бог, она эти намерения не поощряла, впрочем, и оттолкнуть его она не решалась. Первое – потому что он был для нее всего лишь докучливым забавным юношей, а второе – чтобы не ранить пылких чувств, которые так присущи неопытной молодежи.
И она с радостью бы поведала о своих мыслях бесцеремонному герцогу, если бы тот не повел себя столь возмутительно во время танца.
Впрочем, она сама виновата: ей следовало догадаться, что Дэриэн Хантер, джентльмен, известный своим презрением к любым мероприятиям в высшем свете, должен иметь веские причины, чтобы принять приглашение на ее бал. То, что он заявил о своем праве на танец с хозяйкой вечера, и вовсе было неслыханным событием! Обычно на подобных приемах он предпочитал стоять где-нибудь в стороне с высоко поднятой головой и холодно разглядывать собравшихся, словно он король, а они – его подданные.
И как дорого Мэрайя заплатила за сомнительное удовольствие видеть его на своем балу! Теперь уже понятно, что единственной целью, ради которой Уолфингэм снизошел до приема и танцев, было унизить ее и оскорбить.
И если бы Дэриэн не был так дьявольски красив, Мэрайя сумела бы найти в себе силы, чтобы простить его. В конце концов, его забота о благополучии своего подопечного достойна всяческой похвалы. Мэрайя сделала бы то же самое ради счастья своей дочери Кристины.
Однако надменная красота Уолфингэма была такова, что ни одна женщина не могла быть полностью уверена в том, что сможет устоять перед его чарами. Даже такая пресытившаяся светская львица, как Мэрайя.
Она отчетливо понимала, что не устоит перед его мужской властностью и дьявольской красотой, и эта мысль злила Мэрайю гораздо сильнее, чем оскорбления, которые ей нанес герцог.
Герцог Уолфингэм был статен и высок ростом – не менее шести футов против ее пяти. Его черные как ночь волосы были чуть длиннее, чем того требовала мода, и немного вились на концах. Изумруднозеленые глаза в обрамлении густых темных ресниц, длинный римский нос истинного патриция, высокие скулы и резко очерченные губы больше пристали бы скульптуре руки самого Микеланджело, чем английскому аристократу, а упрямо выдвинутая челюсть и решительный подбородок создавали превосходный образчик суровой мужской красоты.
