Приторный запах роз меня душит. Хватаю их из раковины и, ежась, выхожу через заднюю дверь к мусорному контейнеру. Темно, хоть глаз выколи. За нашим участком начинается пустырь. Это одна из причин, почему Крисси сняла здесь дом: лето в бикини, завтраки, которые готовятся в трусах и лифчике. Раньше я была в восторге от нашего уединенного, скрытого от любопытных глаз гнездышка, а теперь думаю только о том, как легко здесь спрятаться. Шорох. Наверно, ветер. Или еще что-то. Кто-то… Свалив цветы в почти полный бак – на прошлой неделе была очередь Крисси выставлять их на дорогу для мусоровоза, а у нее вылетело из головы, – я стремглав бросаюсь в дом. Захлопываю дверь и поворачиваю ключ. Сердце колотится, руки трясутся. В сотый раз проверяю, что дверь заперта.
Принимаю душ и влезаю в любимую красную клетчатую пижаму, надеясь, что она меня успокоит. Увы. Хотя я давно нормально не высыпалась и от обезболивающих в голове туман, все равно я на взводе. Решено: наскоро поужинаю – и в постель. На кухне игнорирую витающий в воздухе запах роз и включаю радио. Вздрагиваю от энергичной музыки восьмидесятых, которую обожает Крисси: «Take on Me» группы «A-ha». Повертев рукоятки, делаю потише и настраиваю на «Классик FM». «Времена года» Вивальди. Роюсь в шкафчиках и извлекаю консервную банку.
В микроволновке поворачивается тарелка с томатным супом «Хайнц». У задней двери одиноко стоит плетеная корзина Бренуэлла. Смятая красная подстилка вся в песке – после нашей последней прогулки по пляжу. Его любимая игрушечная обезьяна распластана на полу. Без глухого рычания Бренуэлла на лис в саду и стука когтей по кафелю в доме ужасно одиноко. На улице черным-черно. От кухонной подсветки окна превратились в зеркала. Вздрагиваю. Смотрю в сторону пустыря за забором, гадая, кто принес цветы. По шее от холода бегут мурашки.
Тяну за шнурок, и шторка опускается до уровня крана в раковине. Шторка с подсолнухами с самого начала была слишком короткой и не закрывала стекло полностью, но раньше я не придавала этому значения. Крисси понравился рисунок, «немножко солнца в мерзкую погоду». Теперь же я чувствую себя крайне неуютно – двухдюймового просвета вполне достаточно для пары глаз. Снова и снова проверяю ручку задней и парадной дверей и в довершение методично запираю все окна.
Тишину нарушает дзыньканье микроволновки. Хватаю кончиками пальцев горячую тарелку и быстро переставляю ее на поднос; режу хлеб, проверяя, не заплесневел ли. Беру еду и торопливо перехожу в гостиную, где занавески плотно задернуты.
Несмотря на тревогу, дома быть приятно. Усаживаюсь на диван. Убранство комнаты резко контрастирует с минималистическим дизайном моего собственного дома. У нас с Крисси совершенно разные вкусы. Однако сегодня вечером я рада нежно-розовым обоям с серыми голубками (они действуют успокаивающе) и сонму странных ангелов без лиц на полках. Распростерши крылья, они защищают невидимую паству. Свечи. Книги. В кои-то веки это создает уют, а не давит на нервы.
Зеваю. В больнице спала мало. Приглушенные разговоры сестер, скрип тележек, гул ночников – все это не останавливалось ни на минуту, хотя не спала я по другой причине. Стоило только переступить порог и вдохнуть больничный запах, нахлынули воспоминания. Врачи, конечно, помогают, лечат, но даже теперь они ассоциируются у меня с утратой. Форма медперсонала, почти как полицейская униформа, вызывает темный вихрь эмоций. Прошло много лет, а я так и не оправилась от случившегося. По крайней мере, не до конца.
