Свобода печали - страница 5



На построенье храма твоего,
Сворованные у Савонаролы,
Вернуть пора. Все старые дрова,
Украденные из его костра,
Спалить дотла. Хранители щедрот
Сказочных, строители доброт
Алчных, настроились вы всласть
Под знаменем с кровавым словом: власть.

Октябрь 1989

* * *
И этот октябрь отболит
И канет в остывшую воду.
Застынут, как серый гранит,
Слепые глаза небосвода.
Охрипший от лая щенок –
Сиротский, горюющий ветер,
Обласканный, ляжет у ног.
Худые рыбацкие сети
Дождей в почерневшей воде
Короткого вечера вспухнут,
Как жилы запястий. И те,
Кто мучили, – в прошлое рухнут!

Октябрь 1989

* * *
Ранних сумерек хрупкость в простуженном осенью доме.
Лисье пламя свечи, полыхнувшее к самым глазам.
Мимо тысячи лет, в розвальнях, на сопревшей соломе,
Может, душу мою повезут к несвятым образам.
В день, на белую нитку прошитый морозцем,
Горше дыма печей – мой обманчивый путь.
После тысячи лет за последним колодцем
Оглянусь – в вечно длящийся ужас и жуть.
Не проводит никто – только черная птица
Прокричит, на прощанье оставив перо, –
Через тысячу лет в окна синие биться
Прилетишь ты ко мне из сгоревших миров.
И звездою падучей представится чудо
Поздним яблоком с голых чеканных ветвей.
И за тысячу лет я тебя не забуду
За перо на сопревшей соломе саней…

Октябрь 1989

* * *
Не город, а сруб колодезный,
До самых краев – вода!
Рябины тугими гроздьями
Поспела вокруг беда.
И черпаю ведра полные
Полынных октябрьских дней.
Залить – весь огонь и полымя
Пропащей судьбы твоей.

Октябрь 1989

* * *
Опять нам с тобой обживать нежилые углы,
Где ветер надежду освищет, как пошлую драму,
И дни на ладони останутся кучкой золы,
И письма сожмутся до текста сухой телеграммы.
На острове ночи среди бесполезных узлов
В промоины окон смотреть, как полярные совы,
И путаться в ворохе бледных, истасканных слов,
И птицей парить в облаках невесомых.

Октябрь 1989

* * *
Маленький ламповый круг
На деревянном полу.
Очерк искусанных губ
В горьком табачном дыму.
Тихое слово: – Не плачь,
Девочка, радость, душа.
Лунный серебряный мяч
В окна плывет не спеша.
Наше сиротство с тобой
Нынче вернее родства.
Сердца безудержный бой
Перебивает слова.
Ветер октябрьской весны
Просится к нам на ночлег.
Где-то далекие сны
Свой начинают разбег.
Нам эту горечь речей
Не растворить до утра.
Тихо из бездны ночей:
– Девочка, ангел, сестра!

1989

* * *
Ослепшие бабочки первого снега – ко мне на ресницы,
Смежаю их чутко, блаженно, несмело, как сонные птицы –
Усталые крылья. Как сводят ладони – над робкой свечою,
Как сходятся в плеске последних агоний – с чужою душою.

1989

* * *
По снегу, не умеющему жить, –
Так юн, беспечен и щемяще нежен,
Уставший город едет есть и пить.
Перемежать с зевком зубовный скрежет.
От ветра, отнесенного к бомжам –
Бродяги без единого гражданства,
Спасают душу в дом – к томам, борщам,
Неизлечимой скуке постоянства.
Сквозь горький час бессонниц и свечей
Идут в кровать – тяжелым камнем в омут,
Сновидеть вновь – хвосты очередей,
В которых мысли, как котята, тонут.
А ночью снег погаснет, словно взгляд,
И ветер побредет в чужие страны,
Ненужные все свечи догорят,
И глубоко вздохнет залив туманный.

16 ноября 1989

Первый снег

У ангелов первая линька –
Тяжелые, влажные перья
Размыли небесную синьку,
Застенчивый профиль деревьев.
И город притих, изумленный,
Туманя дыханием окна,
Несчастный, намокший, влюбленный,
Смотрел на меня одиноко.
От снов, что страшнее бессонниц,
Коснулась снежинок губами,
И ангелы – с рухнувших звонниц